И когда он указал на дверь, ведущую в мезонин, в лице ее нечто дрогнуло. И глаза блеснули осмысленно.

— Держи ее, Короткевич! Руки свяжи и охраняй. Здесь стой. Я сейчас…

Дверь тоже крепкая, пусть и не железная, голыми руками ломать заморишься, снова взрывать — спрятаться негде.

— А ну, ефрейтор, общупай ее хорошенько. Ключ ищи, — крикнул он, пока что пытаясь поддеть ножом и отодрать планку, под которой должен скрываться язычок замка.

— Есть, господин полковник, — Короткевич бросил ему желто-блестящий ключ с двумя бородками.

Хорошо, если он!

Оказалось, он самый. Ловко вошел в скважину, а женщина вдруг стала подвывать утробным каким-то, почти нечеловеческим звуком.

Такое мы тоже видали и слыхали, мельком подумал Ляхов, сообразила, теперь под одержимую косить будет.

— Короткевич, дай ей еще пару раз по роже…

Максим сидел на полу в углу комнаты, куда не могли достать пули ни с улицы, ни через дверь, пристегнутый у трубе отопления сразу двумя наручниками, за каждую руку отдельно. Рот заклеен широким куском пластыря. Лицо красное, будто у него приступ гипертонии.

Но главное, живой!

Вадим сдернул пластырь, не рассчитав усилия, Максим вскрикнул. Побриться он утром не успел, и пробивающаяся щетина крепко прихватилась клеем.

— Уф-ф, — Бубнов выдохнул воздух, задышал глубоко и жадно. — Насморк у меня, нос заложило, так чуть не задохнулся, противнейшая, скажу я тебе, смерть…

— Как же это ты так опять поймался? — спросил Ляхов, ковыряясь в замке браслета шилом от складного ножичка. Умелые люди, говорят, дамской шпилькой враз отпирают.

— А ты меня как нашел?

— Путем размышлений…

Наконец и у него получилось, наручники остались висеть на трубе, Максим встал, потирая запястья. А тут и стрельба окончательно стихла. Ляхов посмотрел на часы. На все про все ушло только девятнадцать минут. А казалось — час минимум. Так что если Тарханов сразу же выслал подкрепление, минут через пятнадцать будут. Да когда ж у нас было, чтоб совсем сразу? Наверняка то одно, то другое. В общем, кладем еще полчаса.

Спустились на первый этаж. Осмотрелись.

Нормально повоевали. Не так, конечно, как Уваров в Бельведере, но тоже впечатляет.

Колосов был жив, не ранен даже, но мрачен.

— Трое убитых, трое раненых, господин полковник. Один — тяжело.

— Сейчас посмотрим…

На трех раненых имеется целых два врача. Роскошно, можно сказать. Когда на одного врача сто раненых, это хуже.

А с военной точки зрения — в строю остались поручик, Короткевич и еще двое. Ну и они с Максимом.

— Что неприятель?

— Убито шестнадцать, пленных два. С этой, значит, три…

— А у них что, раненых нет? — удивился Бубнов.

— Откуда? — изобразил намек на улыбку Колосов.

— Ты свои секретные патроны не применял?

— Да ну, господин полковник! В закрытом помещении…

— Максим, посмотри раненых, а у нас еще дела есть, — он поманил поручика рукой. Отошли к окну с выбитыми стеклами, закурили.

— Помощь к нам идет, да когда придет… Свое дело мы сделали, что и настораживает…

— Не совсем понял, — осторожно переспросил Колосов.

— Опасаюсь я, что к «этим» тоже подкрепление подтянуться может, не двадцать же их на всю Москву было, и для кого они Бубнова похищали? Он тут явно на пересидке был.

— То есть прикажете занять оборону?

— Именно. По всем азимутам, — Ляхов снова выглянул в окно и заметил, что внутри транспортера, не выпустив ручек пулемета, отчего ствол круто задрался в небо, замер в неловкой, неподходящей живому позе водитель.

— Этот — третий или четвертый?

— Четвертый, — вздохнул поручик. — Я только своих посчитал.

— Хреново, — сказал в пространство Вадим. — Их сколько было, нас втрое меньше. Мы их за двадцать минут сделали. Сами сколько продержимся, если что?

— Сколько надо, господин полковник. Так я пошел?

— Шагай и заряжай свои патроны. Пулемет с броника прикажи снять, ящики в дом занесите, спасибо бойцу, вытащил. Я и как звали его не знаю… Ладно, вспомним. Я опять на связь выйду.

Но гудок рации Феста прозвучал на секунду раньше.

— У тебя как? — достаточно беспечным голосом спросил двойник.

— Задание выполнил, потери — половина, то есть со мной осталось четверо боеспособных. Отойти тоже не могу, раненых не унести… Может, ты подъедешь?

— Черт, не знаю даже. Я думал — ты ко мне. У меня ж бойцы не местные, как я их одних отправлю… Ладно, иду!

Секонд не сразу понял, что значит — «не местные». Потом дошло. Дни спецподготовки в Новой Зеландии и в Крыму вспомнились.

Только-только успели оказать помощь раненым, навели относительный порядок на боевых постах, распределили позиции, даже покурили как люди впервые с начала атаки. И тут из соседней комнаты первой, заполошной очередью застучал «ручник». Пока — наш, а через секунду и с улицы ответили.

Зеркальная ситуация.

Вадим вызвал Шульгина.

— Лексан Иванч, — торопился он, — веду последний бой. Заберите хоть Бубнова, из-за него же весь сыр-бор…

Отчего-то он не стал просить, чтобы Шульгин вывел своим непространственным каналом всех. Вряд ли опасался умножения парадоксов, просто показалось неправильным (стратегически) — подмога от Тарханова прорвется с боем, а здесь — никого. Глупо как-то выйдет, а потом опять объяснения выдумывай… Им бы сразу ранцевым генератором оснаститься, так, наверное, под руками их нет. Все в Польше.

Да ведь и Шульгин не предложил ему такого выхода. Сказал только, что наблюдает, до отряда, посланного Тархановым, буквально километр-полтора. Три-четыре минуты — и он будет на месте.

— Где твой Бубнов?

Ляхов оглянулся. Максима, конечно, рядом не оказалось. Где-то уже занимает позицию.

— Черт, сейчас найду!

— Некогда, Вадим, некогда. У меня, может, всего пять минут, чтобы взятую Фестом технику выхватить. Держитесь, скоро свяжемся…

Не мог же Шульгин сказать открытым текстом, что обстановка меняется быстро и почти катастрофически, что он опасается, не находится ли и его CПВ-канал под контролем и в любой момент может быть заблокирован или перехвачен. Что он и так страшно рискует, удерживая открытым проход в машинный зал, забитый чужой техникой, которая сейчас, может быть, стоила дороже солдатских голов. Слишком все вокруг был зыбко, непонятно, подозрительно и странно. Сейчас лишний раз приоткрыться, что под прицелом вражеских снайперов на бруствер вылезти.