На пике величия Римской империи, задолго до того как греки обнаружили, что Земля – круглая, это утверждение все еще оспаривалось в Риме. «Как могут два человека, – спрашивали обычно, – находящиеся один – вверху, а другой – внизу сферы, стоять головой вверх, если ноги у них расположены в противоположных направлениях?» Также могли задаваться такие вопросы: «Почему плоть разлагается быстрее при лунном свете, чем при дневном?» или «Вы слышали? Человек, часто проходящий под покрытыми росой деревьями, заразится проказой, если притронется к дереву».

Услышав это, другу одного из гостей, который страдал от разлития желчи, сказали, что он вылечится, если будет пристально смотреть на кроншнепа. Запас рассказов о магических свойствах камней, трав и животных был неистощим. Считалось, что есть камень, который издает трубные звуки при приближении воров; другой меняет цвет четыре раза на день, но видеть это могли лишь непорочные девы. Третий чернеет в руках лжеца.

Правду от лжи отличить нелегко. Считалось, что волшебная трава загорается ярким пламенем, как только мачеха задумает избавиться от пасынка, что звучит не более странно, чем сведения о волшебных белых покровах, которые в огне не горят. Но они были из асбеста, а он не воспламеняется.

«Мышь в доме? Посыпь пеплом ласки или свари черного хамелеона. Это поможет от зубной боли». «Болит желудок? Помой ноги и выпей эту воду или вытопи жир из лисиц и гиен, живых и убитых». Когда встревоженный родитель говорит, то у его ребенка режутся зубки и он не дает ему спать по ночам, лучший медицинский совет мог быть таким: «Потри десны ребенка собачьим молоком или, если ребенок мальчик, намажь ему десны заячьими мозгами». Другой гость мог внести свой вклад в этот кладезь мудрости, добавив, что, «говорят, корабль передвигается медленнее, если на борту находится правая лапа черепахи» или «волы охотятся на змей в их норах и высасывают их оттуда силой своего дыхания». Некоторые волшебные заговоры и всяческие подобного рода предрассудки заходили столь далеко, что более здравомыслящие римляне, даже после выпитого вина, обычно смеялись над ними; такими были рассказы о магических травах, которые при прикосновении ими отпирают запертые двери, могут повернуть реки вспять и осушать болота или обратить в бегство вражеские армии. Перечисление слышанных способов исцеления от болезней представляло собой неиссякаемую тему разговоров, так как не было пределов воображаемым средствам: «Чтобы вылечиться от чахотки, нужно принимать печень волка в разбавленном вине... также, говорят, помогает дым от сухого коровьего навоза, вдыхаемый через тростинку». Так близки были римляне к курению.

Странные истории могли насчитывать многие страницы, не исчерпывая и половины записей сумасшедших идей, которые не только были широко распространены в лучшем римском обществе, но и торжественно запротоколированы некоторыми из самых интеллектуальных римских писателей, таких как Плиний Старший и Гален. Поэтому нам не стоит удивляться, что они проникли и в Средние века. Даже сегодня не так уж трудно найти нечто похожее на понятия, затаившиеся то здесь, то там, питающие всяческие приметы о счастливых и несчастливых днях, числах, камнях, растениях и суеверия, связанные с лестницами, новолунием и другими предметами, не говоря уже обо всех астрологических учениях, которые Цицерон, Лукиан и другие без всяких научных знаний могли считать совершенной чепухой еще две тысячи лет назад.

Рис. 47. Богатые сосуды для вина: 1 – серебряная чаша; 2 – роги для вина

Игры, гонки на колесницах, театрализованные представления и пантомимы также обсуждались, а более состоятельным, видимо, удавалось заполучить на свой пир каких-нибудь знаменитых актеров. Другие могли развлекать своих гостей миниатюрными пантомимами, исполняемыми в виде некоего «шоу», прерываемого выступлениями обнаженных юных танцовщиц, и конечно же играла музыка.

Разговоры на некоторые темы, особенно о сексе, поразили бы нас своей откровенностью и прямотой, и современным психологам, которые обвиняют «зажатость», особенно в вопросах секса, в столь многих социальных грехах, нелегко пришлось бы, объясняя, почему «раскованные» римляне превращали свою жизнь в такую неразбериху. Задолго до окончания пира гости оставались на своих ложах, воздавая должное вину, поэтому и гости и хозяин обычно пребывали в сильно приподнятом настроении еще до окончания вечера. Большой проблемой в этих случаях было отсрочить опьянение. Весьма правдоподобно, что кажущаяся нам столь отвратительной привычка вызывать рвоту во время таких вечерних развлечений считалась самым лучшим способом продолжить пир и одновременно избежать опьянения.

Политическое и социальное напряжение вряд ли было столь очевидно среди богатеев, торговцев и дельцов. Их сумасбродствам, не контролируемым ни утонченным вкусом, ни умеренным воздержанием, какие хорошо воспитанный человек вряд ли мог себе позволить, была дана воля.

То, что могло произойти в таких случаях в I веке н. э., было описано во всех красках и непристойных выходках в фрагментах реалистического произведения Петрония, который был приятелем императора Нерона до тех пор, пока его не обвинили в заговоре, и ему пришлось прибегнуть к самоубийству, чтобы избежать гораздо худшей участи. Это рассказ о пышном пире, который задавал Трималхион, вульгарный, полагающийся только на самого себя человек, который при счастливом стечении обстоятельств поднялся из рабства до свободы и большого богатства. Вне всяких сомнений, эта гротескная карикатура до сих пор забавна, частично потому, что является единственным подробным описанием римского пира за тысячу лет римской истории, а частично из-за очень неординарного изображения контраста между тем, что могло случиться в Риме, и тем, что происходит сегодня. Развязка фантастически роскошной жизни более состоятельных римлян полна смысла, но определенно неудивительна. Продолжительное потворство своим слабостям приносит скуку и отвращение, пока в конце концов не помогает направить людские умы на другое, что, вне всяких сомнений, способствовало интенсивному проявлению религиозного интереса и исступления, все более и более заметного со II века н. э. и далее, как это будет видно из следующей главы.

Контраст между богатством богатых и нищетой самых бедных был, по-видимому, сильнее в императорском Риме, чем сегодня в Лондоне, Нью-Йорке или даже в Париже. Тем не менее, видимо, многие считали это время не столь уж плохим, чтобы в нем жить.

Пусть другие поют старину, я счастлив родиться

Ныне, и мне по душе время, в котором живу! —

говорил Овидий.

Он несколько преувеличил, поскольку его очень вольные стихи об искусстве любви, где он высказывался подобным образом, огорчили Августа, который желал восстановить более чистые моральные принципы давно ушедших дней. Овидий был отправлен в ссылку в некий римский эквивалент Сибири. Но такой всемогущий человек, каким был Август, не мог противостоять потоку, давно сметающему все со своего пути, слишком сильному, чтобы его мог остановить или повернуть в другое русло одиночка. Что же делало августианский Рим столь привлекательным для Овидия и молодых мужчин и женщин, для которых он писал свои стихи? Являются ли огромный наплыв золота и жемчугов, мрамора и всяких других товаров, которые везли корабли, бороздящие моря, и внешность человека признаком богатства и величия? Нисколько! Овидий задавал себе именно этот вопрос только для того, чтобы ответить с точностью, что именно забота о своем теле и простое изящество жизни делают существование столь восхитительным.