— Обязательно.

Стриж рассыпался в благодарностях, попрощался и неторопливо двинул к остановке автобуса, размышляя над показаниями, в которых конкретики ноль, какие‑то они размытые. Официантка и вышибала работают в одном кабаке, их нужно опросить, потому что с тусовки любовники сбежали — да, но потом побывали в «Эстер». Фото Светланы есть, сойдет за портрет Лизы, а физию Филиппа нужно будет взять у Лисовского.

— Кстати… — доставая мобильник, произнес он вслух. — Где тут у нас Наговицын?.. Алло, это я. К Лисовскому не заезжал?..

— Нет. Я сегодня не в форме. Моя фамилия Перепел, но я на работе. Сижу вот… водичку пью. Страдаю. Может, вечерком заскочу, как раз в себя приду.

— Понятно. Когда поедешь, попроси фотку брата, очень нужна…

— Накопал что‑нибудь?

— Да, кое‑что… Удалось выяснить немаловажный факт: у Родиона Татарских стопроцентное алиби. Значит, он не топил в сортире жену и любовника. А у Филиппа жены не было, чтоб на нее переложить утопление, к тому же трупов нет. Ничего нет.

— Но люди‑то были, стало быть, где‑то они есть.

— Разумно. Сверять показания Татарских я пока не буду, а проверить надо. Ты подумай, как это сделать без шума.

— Завтра буду думать, сегодня думалка отключена. Да, тут тебе ответ на запрос пришел. Почему‑то мне принесли, будто я твоя тень.

— Какой запрос?

— Ну, машина, что мы видели на Семигорке…

— А! — вспомнил Стриж. — И что? Чья она?

— Влады Чепель.

— Чепель — это…

— Фамилия. Приобретена недавно… в смысле машина… соответственно недавно поставлена на учет.

— Ну и хорошо. Будем знать. Я сегодня в кабак «Эстер» еще заскочу, есть с кем припомнить тот день. Ой, что‑то небо опять хмурится, а я зонт не прихватил, машины не имею… Ладно, пока…

Обещанные шашлыки готовил Марат и украдкой зыркал на веранду — как же без него жить Светлане? Без него и палача Гены, который ограничивался советами, стоя рядом, к его наглой роже приклеилась улыбка — жлобская и неискренняя, вероятно, так он представлял благодушие. Светлану от псов Роди выворачивало, да приходилось терпеть их за ужином, слава богу, сморщенную ягу «муж» не усадил за стол, иначе кусок застрял бы в горле, а оно без этого травмировано.

Светлана и Всеволод Федорович, как баре, сидели с бокалами вина на веранде в плетеных креслах, которые вытащили из запасников дома. Заботливая яга Кира Львовна принесла шаль, а ее никто не просил, и укрыла плечики девушки. Если б было можно, Светлана укусила б ее, чтоб не приближалась никогда. Эндрю полулежал в кресле с закрытыми глазами, уложив руки на подлокотники, Виталий курил в сторонке вместе с Роди. Светлана не слышала, о чем они болтали, но первый больше слушал, второй активно что‑то рассказывал. Какой же он хамелеон (Роди), как они все из кожи лезут, старательно изображая идиллию семейного быта, бизнеса, отношений. Неужели Всеволод Федорович и секретари не замечают фальши?

— Эндрю… — чуть наклонился к помощнику Всеволод Федорович, тот сразу открыл глаза, они у него не были сонными, а казалось, дремал. Дальше чужой отец заговорил по‑английски, но Светлана‑то поняла: — Тебе не кажется, что мой зять немного нервничает?

— Я думал, он всегда такой, — сказал Эндрю.

— Он тоже изменился, как и моя дочь, не пойму лишь, в какую сторону.

— Хотите мое мнение?

— Говори, твое мнение я ценю.

Светлана отметила: Всеволод Федорович доверяет ему, значит, Эндрю этого заслуживает. Как же с ним пообщаться? На языке жестов, что ли?

— Ваш зять мне не нравится, — сказал Эндрю. — И прислуга в этом доме не нравится, должно быть, без вас здесь мрачно.

Ну, Светлана не сказала бы, что его отличает светлый нрав, при всем при том Эндрю не демонического склада, как та же яга, Роди и Марат.

Всеволод Федорович обхватил пальцами подбородок, но стоило Родиону кинуть взгляд на кресла, он ему подмигнул, улыбнувшись. М‑да, «муж» контролирует «любимую жену», боясь с ее стороны атомной бомбы.

— Я все думаю, — проговорил тихо Всеволод Федорович, безусловно, по‑английски, — что же заставило мою дочь позвонить мне четыре месяца назад и наговорить про него столько гадостей?

Ого! А здесь подводные течения бурлят!

— Вы можете прямо об этом спросить, она рядом. Да, ваша дочь не говорит, но писать умеет.

Уметь‑то умеет, но когда и где написать? Сколько Светлана ни смотрела, камер не нашла, только с внешней стороны дома. Спрашивается, кого Роди боится, что обложился камерами слежения? Но раз они есть с внешней стороны, то ими напичкан и дом внутри, только там эти штуки незаметны.

— Нет‑нет, пока не буду, — отверг совет Всеволод Федорович, — она болезненно реагирует на мои вмешательства. Мы расстались не очень хорошо, зять заверил, что справится с дочерью, он безумно ее любит, несмотря на норов. — Деньги норовистой жены любил, подумала Светлана. — Изначально я не одобрял ее выбор, по этому поводу мы тоже ссорились. Когда улетел в ЮАР, год мы даже не перезванивались, потом слабая сторона, то есть я, не выдержала. Она обрадовалась, прощения не просила, но такова уродилась, да я без этого ее простил.

— А четыре месяца назад сказала вам, что муж подонок, садист, вор и она собирается уйти от него, что любит другого. Вас не пустил бизнес…

— Не мог отложить, ты же знаешь, мы перелетали с континента на континент. Я звонил, она не брала трубку, мне казалось, дочь снова обиделась. Позвонил зять. Сообщил об аварии, а гоняет она ужасно, сказал, что с ней все хорошо, повреждения незначительные. Как только я завершил дела, прилетел и… не узнаю мою девочку. — Всеволод Федорович нежно похлопал Светлану по руке и спросил, конечно, по‑русски: — Тебе скучно, Лизонька?

Она отрицательно покачала головой. Куда уж тут скучать, когда столько неожиданностей! Например, Лиза гоняет. Безусловно, за рулем. Интересно, как Светлана погонит, если папа попросит покатать его? Она едва управляется со скоростью десять км в час, все, что выше, ей кажется запредельным. Ну, старшему уряднику Роди Лиза дала верную характеристику, впрочем, он намного хуже. А кого она полюбила? Уж не брата ли того человека, который подходил к ней на презентации? Что он спрашивал тогда? Где его брат…

Всеволод Федорович притянул Светлану к себе, чмокнул в лоб, он смотрел на «родную кровь» с любовью, он был счастлив. М‑да, его Лиза свинья и дура, раз не ценила такого родителя и доставляла ему массу огорчений.

— Прости, Лиза, но Эндрю совсем не знает русского языка, — оправдался он.

Светлана закивала, мол, я не сержусь, продолжайте, после чего приложилась щекой к тыльной стороне ладони Всеволода Федоровича и преданно на него уставилась. Да она сгорала от любопытства, что папа Лизы затеял, а он затеял, во всяком случае, не доверяет Роди, и это хорошо. Плохо одно и главное: Всеволод Федорович не видит дерзкого подлога, очевидно, фокус с заменой родной дочери на двойника в нормальную голову не придет, только в больную и нафаршированную гнусностями.