— Согласен. Мы оба с тобой — невероятные. Поэтому пусть невежды относятся к этому скептически. Не стоит обращать внимание на то, что думают о нас остальные. Но ты до сих пор еще не сказал… что ты думаешь обо мне? Разве я не красив? Правда же, я такой желанный и неотразимый?

Тор, обнаженный, лежал на моей постели и теперь соблазнительно мне улыбался, сладострастно раскинувшись в теплом свете лампы, демонстрируя мне лицо и тело, которые я и впрямь похвалил бы и даже превознес — не будь он столь бесстыдным и нескромным, — потому что и лицо и тело этого человека были очень похожи на мои собственные.

Все еще улыбаясь и сладко потягиваясь, Тор пробормотал:

— Я однажды слышал, как священник говорил, что только безнадежно легковерные люди не верят в чудеса.

Я вспомнил, как впервые увидел Тора издалека, на пристани Дуростора, когда отчалила наша лодка, и уже тогда мне почудилось что-то странно знакомое в его фигуре. Тор был визиготом, на два года моложе меня, как я полагал, и был на ширину пальца ниже, такой же стройный, с прекрасной светлой кожей. Мы не были похожи словно близнецы: черты Тора были более резкими и острыми, но нас обоих можно было назвать исключительно миловидными — или красивыми. Мы оба были безбородыми, волосы у Тора были такого же светлого золотистого оттенка, как и мои, такой же средней длины, которая подходила и мужчине и женщине. Голос его был таким же неопределенным: мягким, но хрипловатым. Единственное различие между нами, когда мы были в одежде, заключалось в цвете глаз: у него глаза были голубыми, а у меня — серыми.

Ну а в раздетом виде…

— Взгляни на меня, — сказал Тор, встав и приблизившись ко мне.

— Я уже смотрел.

— Взгляни на меня еще. Нам потребовалась вся наша жизнь, чтобы отыскать друг друга. Взгляни на меня и скажи, как ты рад, что мы нашли друг друга. Скажи мне, как долго ты будешь обладать мной… пока я раздеваю тебя… вот так. Затем я буду смотреть на тебя, Торн. И говорить тебе нежные слова.

За исключением тех случаев, когда я смотрелся в воду или в зеркало, где я, конечно же, не мог видеть свое отражение в полный рост, я никогда раньше не имел возможности лицезреть полностью обнаженного маннамави. За время нашего короткого свидания Тор ошеломил меня, с гордостью продемонстрировав мне то, что я мог бы назвать своей сутью, и я в ответ, хотя и без лишних слов, отплатил ему тем же, и таким образом мы, два маннамави, сразу же распознали это друг в друге.

Теперь, глядя на полностью раздетого Тора, я решил, что его пышные приподнятые груди, возможно, чуть полнее моих, а ареолы вокруг сосков больше, темнее и более женственные. Пупок Тора был таким же глубоким и незаметным, как и у меня; лобок был покрыт более курчавыми волосами и имел более ярко выраженную дельтовидную форму. Я не мог сравнить наши ягодицы, потому что никогда не видел своих собственных, но надеялся, что и мои такие же твердые, такого же персикового цвета и так же мило очерчены. Мужской орган Тора в этот момент стоял, словно приглашая обследовать его, но был короче и толще моего в состоянии возбуждения — я мог бы сказать, что он был плотным и больше походил на сильно выросшие женские гениталии — и скорее был направлен вперед, а не вверх. За ним не было мошонки с яичками, а только раздвоенный мешочек, как и у меня, у Тора он в этот момент слегка выпячивался и был приоткрыт, словно губы, раскрытые для поцелуя…

Теперь и я был раздет тоже и, конечно же, демонстрировал такие же признаки возбуждения, но Тор восхищенно смотрел только на мою шею.

— Я так рад, что у тебя есть ожерелье Венеры.

— Что?

— Тебе не сказали, что оно у тебя есть? Ты не заметил у меня такого?

— У меня нет ничего подобного. Всего лишь гусиная кожа от возбуждения. Я не знаю, что такое ожерелье Венеры.

— Это небольшая складка, которая окружает твою шею, вот здесь. — Тор проследил ее кончиком пальца, заставив мою кожу сморщиться. — У мужчин его нет, только у некоторых женщин. И по крайней мере, у нас, двух счастливых маннамави. Это не морщина, потому что она становится видна еще в детском возрасте, задолго до того, как девочка заслужит ее.

— Что значит — заслужит?

— Ожерелье Венеры — это некий знак непомерного аппетита в плотских утехах. Разве ты не видел женщин, которые носят ленту на шее, вот здесь? Они из целомудрия стараются скрыть это, — рассмеялся Тор, — или, наоборот, притворяются, что у них есть такое ожерелье.

Хотя я не заметил у нас похожих ожерелий Венеры, однако мне сразу бросилось в глаза одно различие между нами. На моем собственном теле были только обычные метки от прошлых несчастий — маленький шрам, который разделил левую бровь (это меня когда-то давно ударил дубиной тот крестьянин-бургунд), крестообразный шрам на правой руке (в том месте, где Теодорих вырезал след змеиного укуса). А вот верхняя часть спины Тора, между лопатками, была изуродована настоящим отвратительным шрамом. Он был ослепительно белым, кривым и таким старым, что Тор, должно быть, приобрел его еще в детстве. Шрам этот был размером с мою ладонь и вряд ли возник в результате несчастного случая, потому что по форме напоминал стиснутый крест: его четыре луча представляли собой молот бога Тора в круге. Мне было больно даже смотреть на шрам, я словно бы ощущал обжигающую боль, представляя, как его вырезали или выжигали на нежной детской коже Тора.

Я спросил:

— Как ты получил этот шрам?

— Это память о моем самом первом любовнике-мужчине, — ответил Тор беззаботно, словно все это не имело никакого значения. — Я был тогда еще очень молод и не отличался постоянством. А он был страшно ревнив и не умел прощать. Вот и поставил мне, так сказать, позорное клеймо.

— Почему же любовник отметил тебя жреческим крестом?

Он беспечно пожал плечами:

— Из иронии, полагаю. Потому что молот Тора, который вешают над новобрачными, обеспечивает верность. Но я стараюсь извлечь выгоду из всего, что попадается у меня на пути. Этот шрам навел меня на мысль взять имя Тор в качестве моего мужского имени.

— Да, кстати, ты сказал, что твое женское имя — Геновефа. Как долго ты его носишь?

— Сколько себя помню. Монашки дали мне его в младенчестве. Они назвали меня так в честь королевы, супруги великого воина-визигота Алариха.

— Интересно, — заметил я. — Я получил свои имена по-другому. Мужское имя Торн я ношу с детства, а позднее сам выбрал себе женское имя Веледа.

Тор одарил меня приглашающей улыбкой и интимной лаской.

— Ты нервничаешь, Торн-Веледа? Поэтому ты продолжаешь говорить? Успокойся! Эта ночь наконец наступила. Вот и все! Давай ляжем и проверим то, что обещает нам ожерелье Венеры.

Мы легли, и я сказал, слегка дрожа:

— Я думал, что опытен и мудр. Но это… такое со мной в первый раз…

— Акх, для меня это тоже впервые. И vái! Насколько я знаю, подобное, может быть, вообще происходит впервые в человеческой истории. Итак… в этот первый раз… кем мы будем? Ты будешь Торном или Веледой? А кем мне быть — Тором или Геновефой?