— Вот что я вам скажу, Фрэнк: меня это восхищает. Вы не искали всяких лазеек, а желали добиться успеха сами. Верно?

Фрэнк заерзал:

— Ну, не совсем так… Не знаю… Тут все сложнее…

— Такое простым не бывает, — веско сказал Поллок. — Многие бы этого не поняли, но вот что я скажу: я восхищен. Уверен, и вашему отцу это понравилось бы. Да? Стоп, погодите… — Он откинулся на стуле и хитро прищурился. — Давайте проверим, насколько я разбираюсь в людях. Готов спорить, я знаю, как это было. Просто догадка. — Барт подмигнул. — Догадка-отгадка. Чтобы порадовать отца, вы сказали, будто его имя помогло вам получить работу. Угадал?

И он действительно угадал, что неприятно корябнуло. В тот осенний день Фрэнк, скованный новым саржевым костюмом, привез жену к родителям; всю дорогу он прикидывал, как с нарочитой небрежностью выложит обе новости — о ребенке и работе. «Кстати, теперь у меня постоянная должностишка, весьма занудная, ничего интересного, но деньжата неплохие». И тут огорошит старика.

Но в той набитой хламом гаррисбергской гостиной, где пахло немочью, лекарствами и приближающейся смертью, где отец изо всех сил бодрился, где мать изо всех сил старалась прослезиться от новости о ребенке, где Эйприл изо всех сил пыталась быть милой и застенчиво гордой, вся лживая нежность минуты лишила его отваги, и он, точно школьник, принесший хороший табель, выпалил: «Работа в головной конторе!»

— Кто твой начальник? — спросил отец, мгновенно помолодевший на десять лет. — Тэд — как? Бэнди? Кажется, я такого не знаю; конечно, я многих перезабыл. Но он-то меня, надеюсь, помнит?

— О да! — с трудом ответил Фрэнк, у которого почему-то перехватило горло. — Конечно! Он очень хорошо о тебе отзывался, пап.

Самообладание вернулось к нему лишь в поезде в Нью-Йорк, и он, саданув себя кулаком по коленке, сказал: «Он меня сделал. Надо же! Старый черт опять меня сделал!»

— Я так и знал. — Взгляд Барта Поллока светился душевной теплотой. — Знаете, Фрэнк, нюх на людей меня редко подводит. Хотите к десерту немного ликеру или капельку «би-энд-би»?[32]

«Значит, ты высидел весь обед, — наверное, вечером скажет Эйприл, — рассказал ему всю свою жизнь, но не удосужился известить, что осенью увольняешься? Какой же смысл в этой встрече?»

Но теперь Поллок не давал и слова вставить. Наконец он заговорил о деле. Кто вынянчит ребенка? Кто построит мост?

— …специалист по связям с общественностью? Инженер-электронщик? Консультант по управлению? Разумеется, все они сыграют важную роль в общей картине, каждый в своей области внесет весьма ценный вклад. Но вот она суть: никто из них не обладает знаниями и навыками, необходимыми для этой работы. Фрэнк, я переговорил с высшими авторитетами в области рекламы и стимулирования сбыта, пообщался со светилами в сфере вычислительной техники, посоветовался с лучшими в стране управленцами, и все мы пришли к выводу: это абсолютно иное дело, которое требует совершенно иных способностей… Последние месяцев шесть я выискиваю людей — и в нашей фирме, и за ее пределами. Я уже положил глаз на полдюжины молодых людей разных специальностей и надеюсь подыскать еще столько же. Понимаете, чем я занят? Я набираю команду. Позвольте… — он поднял толстую ладонь, не давая перебить себя, — …я уточню. Статьи, что вы для нас готовите, — это лишь начало. Вы закончите всю серию, как и договаривались, это прекрасно, но сейчас я о другом. Вся идея еще только обретает форму, пока ничего определенного, но вы поймете ход моих мыслей. Интуиция мне подсказывает, что вы тот парень, который в любом месте страны сможет выступить и перед общественным объединением, и на деловом семинаре, и на совещании наших торговых представителей, а также перед нынешними и будущими клиентами. Вы подробнейшим образом расскажете о компьютерах, ответите на вопросы, вы изложите электронную обработку данных тем языком, который будет понятен бизнесмену. Может быть, во мне говорит старомодный торгаш, но я всегда верил: если пытаешься продать идею — не важно, сложную или простую, — нет более эффективного инструмента убеждения, чем живой человеческий голос.

— Барт, прежде чем вы еще что-либо скажете, я должен… — Грудь сдавило, Фрэнк чувствовал, что слегка задыхается. — Я не мог сообщить при Тэде, потому что он еще ничего не знает, но дело в том, что осенью я собираюсь уйти из компании. Я понимаю, следовало известить раньше, и теперь мне как-то… Я очень сожалею, если это нарушает ваши…

«Ты что, извинялся перед ним? — спросит Эйприл. — Словно просил его разрешения уйти, или как?»

«Нет! — возразит он. — Ничего я не извинялся. Ты дашь рассказать? Я сказал ему, вот и все. Естественно, получилось неловко, а как могло быть иначе после всех его речей? Неужели не понимаешь?»

— Вот теперь я и впрямь зол на Бэнди, — сказал Поллок. — Семь лет промариновал человека вашего калибра и упустил его к конкурентам. — Он покачал головой.

— Нет, дело не в конкурентах… В смысле, мой уход никак не связан с другой фирмой счетных машин.

— Что ж, и на том спасибо. Фрэнк, я ценю вашу прямоту и тоже буду откровенен. Не хочу лезть не в свое дело, но скажите мне одно: вы определенно решили уйти?

— Ну, в общем, да… Трудно объяснить… Наверное, определенно.

— Я почему спрашиваю: если вопрос в деньгах, ничто не мешает нам прийти к достойной…

— Нет. То есть спасибо, но деньги здесь ни при чем. Это личное.

Казалось, все вопросы сняты. Поллок медленно покивал, выказывая безграничное уважение к личным проблемам.

— Это никак не скажется на статьях, у меня полно времени, чтобы их закончить, но о дальнейшей работе, пожалуй, речи нет.

Поллок все кивал.

— Позвольте, я скажу так: нет ничего настолько определенного, что не могло бы измениться. Я прошу об одном — подумать о нашем сегодняшнем разговоре. Переспите с этим, посоветуйтесь с женой. Обсудить с женой — это же самое главное, правда? Кем бы мы были без наших жен?.. И знайте, что в любой момент вы можете ко мне прийти и сказать: «Барт, давайте еще поговорим». Хорошо? Лады? Чудесно. И помните: то, о чем я говорил, означает новую многообещающую работу, на которой можно сделать весьма завидную карьеру. Я понимаю, нынешние планы кажутся вам заманчивыми… — он подмигнул, — …но вы не поймаете меня на подножке сопернику. Конечно, решать только вам. Скажу откровенно: если решите в пользу «Нокса», вы никогда о том не пожалеете. И еще одно. Думается… — он понизил голос, — это стало бы прекрасной данью памяти вашему отцу.

Разве Эйприл скажешь, что от этих ужасно сентиментальных слов у него перехватило горло? Разве можно, не вызвав ее вечного презрения, сознаться, что едва не омочил слезами подтаявшее шоколадное мороженое?

К счастью, вечером поговорить не удалось. Весь день Эйприл занималась тем, чего терпеть не могла и чем последнее время позволяла себе пренебречь, — уборкой в местах, которые не на виду. Дыша пылью и отплевывая паутину, с ревущим пылесосом она протащилась по всем закоулкам и влезла под кровати; чистящим порошком, от которого разболелась голова, отдраила каждую плитку и все краники в ванной, а затем нырнула в духовку, чтобы нашатырем отскоблить черный нагар. Возле плиты под отставшим куском линолеума обнаружилось нечто, выглядевшее бурым пятном, которое вдруг ожило и превратилось в семейство мурашей — потом еще долго казалось, что они ползают под одеждой; она пыталась навести порядок в сыром погребе, но едва подняла из лужи картонную коробку со всяким хламом, как та в руках развалилась, и все ее заплесневелое содержимое плюхнулось обратно, выпустив ящерку в оранжевых пятнышках, пробежавшую по ее туфле. К возвращению Фрэнка она слишком устала для разговоров.