— Трижды против тебя проголосую! — пообещал тот. — Из вредности, из зависти и для порядка. И всем, кому только можно, скажу, чтобы последовали моему примеру!

Данилов подумал, что к купленному в подарок Саакову «Справочнику фельдшера» на армянском языке, нужно добавить брошюру «Гигиена половой жизни» 1964 года издания. Для хорошего человека и истового библиофила не жалко такого раритета, когда-то прихваченного с дармового лотка, стоявшего перед букинистическим магазином в городе Владимире.

В середине дня Данилова вызвал шеф. «Хочет для порядка спросить, как идут дела с подготовкой плана и узнать, почему я сегодня появился на кафедре», подумал Данилов, незадолго до этого получивший от Менчика окончательный вариант «перекраивания» реанимационных отделений и оперблока с расчетом всех потребностей. Подумал — и ошибся.

— Мне только что звонил Раевский из сто восьмой больницы, — поведал заведующий кафедрой. — Жаловался на ваше поведение. Это правда, что вы пытались шантажировать медсестру, которая проходит свидетелем по делу о воздушной эмболии?

— Это неправда, Владислав Петрович, — ответил Данилов, малость удивленный такой интерпретацией событий. — Я всего лишь пытался объяснить ей, что ложные показания — дело нехорошее, а ей это не понравилось. Но шантажа не было и в помине. Кстати говоря, у меня есть запись нашего разговора. Если хотите, перешлю ее вам, мне скрывать нечего.

— Запись может вам пригодиться, Владимир Александрович. Раевский сказал, что медсестра собирается обращаться в полицию. Обвинение в шантаже отягчается тем, что вы использовали сведения, полученные во время вашего пребывания в экспертной комиссии.

— Эти сведения я получил из какой-то публикации, еще до того, как попал в комиссию, — возразил Данилов. — Не помню откуда именно, но думаю, что смогу найти два десятка подобных статей. Все, кто писал о деле Сапрошина, упоминали о том, что медсестра предупреждала анестезиолога о дефекте. Что же касается обвинения в шантаже, то его нужно доказывать. Обычно шантажистов берут с поличным, а не предупреждают заранее об обращении в полицию. Я с таким же успехом могу сказать, что медсестра Шполяк пыталась принудить меня к близости. Ну мало ли кто что скажет, Владислав Петрович!

— А если найдется свидетель вашего разговора, который подтвердит ее слова? — спросил шеф. — Судя по всему, этого вполне можно ожидать.

— Оболгать живого человека сложнее, чем приписать мертвому какие-то слова, — Данилов машинально загнул указательный палец правой руки. — Кроме того, свидетель должен быть из числа сотрудников больницы, потому что дело было в оперблоке, куда посторонние не ходят. А сотрудники на виду у коллег и пациентов, так что запросто может получиться эффект одновременного присутствия в разных местах, — Данилов загнул средний палец. — О видеокамерах тоже не следует забывать, — к загнутым пальцам добавился безымянный. — И, как я уже говорил, у меня есть запись разговора.

Данилов загнул мизинец и вышло так, будто он показывает шефу оттопыренный кверху большой палец — мол, все у меня хорошо.

— А что с планом перепрофилирования? — переключился на другую тему шеф. — Судя по тому, что вы сегодня здесь, а не там…

— Все готово, — сказал Данилов. — Там, по сути, дел на один день. Осталось только собраться, утвердить и подписать. Но если хотите знать мое мнение, то вместо этой затеи с индивидуальными планами нужно было сделать толковые методические рекомендации по перепрофилированию, — на слове «толковые» Данилов сделал ударение. — В виде ясных и четких алгоритмов, а не в виде сборника приказов и инструкций, в которых без поллитры разобраться невозможно.

— На методических рекомендациях никаких бонусов не заработаешь… — шеф иронически хмыкнул, но дальше свою мысль развивать не стал, поскольку и так все было понятно.

На встречу Данилов пришел на семь минут раньше, но Жамараков уже сидел за столиком у окна, пялился в телефон и пил вторую чашку кофе. Кафе было семейным, со своими семейными заморочками. Кофе здесь варили хороший, выпечка всегда была свежайшей, но убирать ненужную посуду со столов особо не торопились, предпочитая делать это после ухода клиентов.

Жамараков не просто встал при появлении Данилова, а вышел из-за стола, смотрел приветливо, улыбался как лучшему другу, руку пожал крепко, но без намерения показать свою силу. Одет он был просто — клетчатая рубаха, кожаный жилет со множеством карманов, джинсы, кроссовки. Только вот часы, красовавшиеся на правом запястье, явно были дорогими, но насколько именно Данилов понять не мог. При явно нерусской фамилии, Жамараков выглядел коренным русаком, как сказал бы Тургенев — волосы светлые, глаза синие, нос небольшой, да еще и с вздернутым кверху кончиком.

Данилов ожидал, что собеседник сразу же перейдет к делу, да еще и скажет, что у него мало времени, но Жамараков вместо этого сначала похвалил кофе, затем похвалил погоду, и только потом поинтересовался, какую информацию приготовил ему Данилов.

— У меня, скорее, не информация, а наводка, — уточнил Данилов. — Вы, наверное, знаете, что в больнице имени Филомафитского от воздушной эмболии умер пациент…

— Которому устанавливали клапан, — подхватил Жамараков. — И теперь судят анестезиолога, по чьей вине в кровь пациента попал воздух. Я не люблю размениваться по мелочам, поэтому жду окончания суда, чтобы написать большую статью. Очередное заседание… м-м… кажется восьмого сентября…

— Восьмого, — подтвердил Данилов, слегка обрадовавшись тому, что Жамаракову интересна эта тема.

«Не торопись, Вольдемар! — сразу же одернул внутренний голос. — Вчера ты тоже радовался тому, как удачно все складывается. А чем все закончилось?».

— Так что наводка мне не требуется, — заключил Жамараков, вежливо улыбнувшись. — Я и так в деле.

— И это замечательно, — Данилов улыбнулся в ответ. — Тогда я могу сразу перейти к делу. Скажите, Арсен, вам не кажется, что анестезиолога Сапрошина выставляют виновным для того, чтобы отвести обвинение от хирургов?

— Не думал пока об этом, — ответил Жамараков. — Зачем пороть горячку? Вот когда начну писать статью, тогда обо всем и подумаю. Может, суд его оправдает.

— Навряд ли, — усомнился Данилов. — Один шанс против девяносто девяти. Но вы могли бы взглянуть на случившееся с другой точки зрения — а что, если виноваты хирурги? Я знаю, что вы любите идти против течения. Во всяком случае, по вашим статьям создается именно такое впечатление. Мог бы получиться резонансный материал, вы не находите?

— Если у вас есть доказательства, то идите с ними в суд, — посоветовал Жамараков. — А если вы просто хотите поддержать своего коллегу, то вы обратились не по адресу. Да, я люблю идти против течения, потому что по течению может плыть даже дохлая рыба. Но я прагматик и хорошо умею просчитывать последствия…

— А еще вы замечательно умеете выстраивать логические цепочки, — польстил Данилов. — Поймите меня правильно. Я не призываю вас обвинять хирургов, не имея на руках доказательств. Я призываю взглянуть на проблему с другой стороны, рассказать читателям, что воздух в сосудистую систему мог попасть и по вине хирургов. А еще можно обратить внимание на то, что обвинение опирается на пересказанный разговор о якобы неисправном датчике между анестезиологом и его медсестрой. Медсестра умерла, анестезиолог отрицает факт разговора… Разве это не странно? Может, вы не в курсе, но воздух мог попасть в сосуды и по вине хирургов. Я могу объяснить вам метод…