– Один раз были и так вот хорошо запомнили какую-то лампу? – недоверчиво спросил оперативник.

– Да, у моих бабушки и дедушки есть точно такая же, поэтому я и обратила на нее внимание. А никакого бюста Пушкина тут не было. Я это очень хорошо помню.

– Разберемся, – кивнул Бекетов и коротко распорядился, обращаясь к подчиненным: – Лампу поищи.

Еще через час все следственные действия в квартире старого профессора были закончены. Тело увезли, квартиру опечатали. Дина расписалась в протоколе, который ей протянул Бекетов, напряженно размышляя, почему так и не нашлась старая лампа. Кто и зачем забрал ее из квартиры Бондаренко? Кто и зачем принес в эту квартиру бюстик Пушкина? Следы чьей крови были на нем? Дина надеялась, что рано или поздно следствие сможет дать ответы на эти вопросы.

Вернувшись домой, то есть в Борину квартиру конечно, которую за эти дни Дина как-то незаметно для себя привыкла считать домом, она налила себе горячего чая и залезла под плед в гостиной. От всего пережитого ее знобило. Вернувшийся с работы Борис, заглянул в гостиную, молча куда-то скрылся, зашуршал на кухне принесенными ею пакетами. Спустя полчаса из кухни снова запахло чем-то вкусным.

И что она за хозяйка такая? Ведь хотела же сегодня сама приготовить еду, даже за продуктами сходила, так нет, опять что-то помешало. Ну да, как плохому танцору. Вздыхая над собственным несовершенством, Дина вылезла из-под пледа и поплелась на кухню.

– Ну что, отошла немного? – спросил у нее Боря. – Давай, рассказывай. Только подробно.

Слушал он внимательно, не перебивая, лишь иногда уточнял детали того, что его интересовало. Дина не забыла рассказать ни про ампулу в кармане Лениного халата, ни про пропавшую лампу, ни про бюст Пушкина.

– У вас такой раньше был, – вскользь сказала она.

– У нас? А, у деда. Да, наверное, и сейчас есть. У деда в комнате залежи доисторического барахла, к которому он относится страшно трепетно и никому не дает к нему прикасаться. Дина, я не привозил этот бюст в Москву, не бил им никого по голове и не подкидывал в квартиру профессора Бондаренко, если ты об этом.

– Ну что ты, – Дина смутилась чуть не до слез. – Я просто случайно про это вспомнила.

– Послушай, – он развернул ее лицом к себе, потому что Дина старательно прятала глаза, взял прохладными пальцами за подбородок и заставил на себя посмотреть. – Послушай, Динка, я не знаю, как тебе это доказать, но я не убийца, не душегуб. И этого убиенного профессора я, ей-богу, никогда в жизни не видел. Хотя сейчас, кажется, об этом жалею. Думаю, интересный человек был. Из той породы великих стариков, с которыми можно разговаривать. С их уходом из жизни человечество неминуемо теряет толику чего-то очень важного. Вот знал бы о нем заранее, глядишь, и научился бы чему-нибудь новому и полезному. А сейчас уже поздно. Не наверстаешь.

– Боря, – Дина смотрела на него полными слез глазами, – мы должны узнать, кто его убил. Кто их всех убил: Павла, Игоря, Ефимия Александровича. Да, это были, по сути, чужие нам люди, но мы были с ними знакомы, мы успели оценить, что они хорошие и порядочные. Они не заслуживали того, чтобы с ними поступили так жестоко. И еще, мне кажется, что мы не случайно оказались с ними рядом. Это что-то значит.

– Динка, родная моя, – Борис сжал ее голову так, что на мгновение Дине стало больно, – я очень тебя прошу, не лезь ты в это дело, не пытайся вести никакое дурацкое расследование. Иначе это все плохо кончится.

– А оно хорошо и не начиналось, – сквозь невольные слезы сказала Дина и вырвалась из его рук. – Пусти, больно. Три человека уже погибли.

– Я все понимаю, – глухо сказал Борис и отвернулся, чтобы Дина не видела его лица. – Но больше всего на свете я не хочу, чтобы ты была четвертой.

В дверь позвонили, Борис, чертыхнувшись, пошел открывать, а Дина подошла к раковине, пустила холодную воду, плеснула в заплаканное лицо. То, что сейчас происходило с ней, с ними, было слишком огромным и чересчур сложным для осознания, не вмещавшимся в голове.

Больше всего на свете Дине хотелось вернуться в свою прежнюю жизнь, спокойную, как стоячая воды в маленьком озерке. В ней не было чужого, не очень удобного, дивана, на котором приходилось спать, страшащей новизны сложных отношений, которые, она видела, выстраивались между ней и Борисом Посадским, не было этих чертовых убийств, наконец. Но ведь и самого Бориса в той жизни тоже не было, и Дина пыталась честно ответить себе на вопрос, готова бы она была к такому размену или нет. Пыталась и не могла.

Услышав шаги в коридоре, она хлопнула по крану, закрывая воду, и быстро вытерла лицо висящим на крючке вафельным полотенцем. В кухню вошел Борис, а за ним соседи Веня и Лена.

– Мы попрощаться пришли, – независимо сказал Веня. – Вы как хотите, а я больше свою жену здесь не оставлю. Тут людей убивают, а я рядом целыми днями быть не могу. Душа уже вся за нее изболелась, – он кивнул в сторону нахохлившейся, как воробей, и тоже заплаканной Лены. – Я только попросить хотел, давайте телефонами обменяемся, чтобы вы меня в курсе событий держали. Да и за квартирой приглядывали. Мало ли что. Крыша протечет или проводку замкнет. Мы вам ключи оставим, ладно?

– Ключи можете в предбаннике в тумбочку положить. Мои там и лежат, – сообщил Борис. Голос у него был сухим и официальным. Ну да, конечно, никакие соседи его вовсе не интересовали, не того полета птицы.

– А куда вы собрались? – спросила Дина, чтобы сгладить неловкость. – К родителям?

– Нет, у родителей негде, да и неудобно. Мы уже к самостоятельности привыкли, – скороговоркой зачастила Лена. – За город переедем. На наш участок. Там, конечно, сейчас домик плохенький, старый, но пока печку топить будем, а потом, Веня сказал, стройка начнется. Переживем до лета. Ничего страшного. Так ты запишешь мой телефон, Дина?

– Да, конечно, диктуй, я тебя наберу, а ты потом мой номер сохранишь. – Дина заполняла своим голосом пространство кухни, потому что Борис продолжал хранить молчание. – Вы что, прямо сейчас поедете? Или утром?

– Да мы собрались уже. – Голос Лены звучал неуверенно, было слышно, что ей страшно и уезжать в холодный деревенский дом, и оставаться в московской квартире. – Сейчас уже долго не темнеет, а нам недалеко, в Троице-Лыково, это, почитай, вообще почти Москва.

– Да не тараторь ты, балаболка, – шикнул на жену Веня. – Пошли давай, нечего людей отвлекать, да и не больно нам хозяин рад, как я погляжу. Так что телефон взяла, об отъезде предупредила, все, двигай. Ключи в тумбочку положим. Но вы уж приглядывайте, чего да как. У нас добро не лишнее, по́том и горбом своим заработанное.

– Мы обязательно приглядим, – пообещала Дина.

Борис закрыл за незваными гостями дверь, и в квартире опять стало тихо.

– Они тебе так сильно не нравятся? – спросила Дина у Бориса, когда он вернулся в кухню, где висела гнетущая и очень тяжелая тишина.

Дина физически ощущала, что повисшее в воздухе недовольство можно резать ножом, таким густым оно было. Чье недовольство было большим, ее или Бориса, она не знала, но впервые ей было некомфортно в присутствии Посадского, и от этого хотелось то ли визжать, то ли плакать.