– Где твои родители? – обратилась Кесс к товарищу. Мальчик удивился вопросу, а потом обрадовался, что вызвал чей-то интерес.

– Мамка умерла, когда я был маленьким. А папки нету.

– Он тоже умер?

– Не уверен. По-моему, его просто нет.

– Как же, у всех есть отец. По крайней мере недолго.

– А у меня нету.

– Ты бы хотел узнать, что с ним случилось?

– Не-а.

– Почему?

– Не хочу, и все тут.

– Погоди, откуда же у тебя семейная оценка? – вмешался Бо.

– Да, и как ты умудрился столько лет проучиться в Оранжевой школе с такими… – Девочка запнулась, увидев глаза брата.

– С такими тупыми мозгами? – подсказал однокашник, ничуть не обидевшись. – У меня очень умный дядя. Благодаря ему даже такого дурачка, как я, держат в приличном классе.

Бомена окатила волна невыразимой печали.

– Ты ведь не любишь школу, Мампо? – спросил он, содрогнувшись.

– Конечно, – просто ответил мальчик. – Когда ничего не понимаешь и все над тобой смеются – чего уж тут любить? Близнецы переглянулись: оба вспомнили, как заодно с прочими дразнили странноватого грязнулю, и залились краской стыда.

– Зато теперь здорово, – просиял Мампо. – У меня появились друзья. Правда же, Кесс?

– Правда, – кивнула та. – Мы твои друзья.

Брат понимал, что она притворяется, чтобы не обидеть беднягу, – и готов был расцеловать ее за это.

Обожаю тебя, сестричка.

— А кто твой дядя, Мампо?

– Понятия не имею. Мы никогда не виделись. Он очень важный человек с высокими баллами. А я глупый, вот и не гожусь ему в родные.

– Постой, это ужасно!

– Да нет, он такой добрый. Госпожа Холиш всегда про него, говорит с почтением. Он бы обязательно взял меня в семью, если бы я был смышленым. Но мне хорошо и у госпожи Холиш.

– Ах, Мампо, – закручинилась Кестрель. – В какое ужасное, печальное место превратился наш Арамант!

– Ты тоже так думаешь? А я думал, я один…

Бомен покачал головой. Почему-то чем больше он узнавал товарища, тем сильнее изумлялся. Казалось, в душе этого мальчишки не было ни капли злобы или себялюбия. Как никто другой, Мампо умел наслаждаться минутными радостями, не заботясь о том, что ему неподвластно. Вопреки своим горестям он рос неисправимым жизнелюбом – а может, именно черствость и бессердечие окружающих научили его ценить малейшие знаке доброты?

Подкрепив силы, троица заторопилась в путь, ибо солнце клонилось к закату. Мампо, набив живот, заметно повеселел, и ничто не омрачало настроения друзей, спокойно шагающих по руинам некогда Великого Пути на север, в горы.

Дорога тянулась прямо, но, к сожалению, вверх по склону, забирая все круче. Уже не просто большие, а гигантские деревья плотнее смыкали свои ряды по обеим ее сторонам. Вечерело. В грозно сгустившихся сумерках близнецам чудились юркие тени, мерещился хищный блеск чьих-то глаз. Дети ускорили шаг, жались друг к дружке, и все им казалось – снует кто-то вокруг, а глазами его никак не ухватишь.

Нет уж, как ни спеши – придется, видно, в лесу ночевать. Стали посматривать, где бы получше. Мампо до того утомился, что повалился бы и на камень, лишь бы скорей.

– Давайте здесь. Отличное место.

– Что в нем такого отличного?

– Ну, тогда вон у тех больших корней.

– Нет, Мампо. Там нас легко заметить.

– Разве нас кто-нибудь ищет?

– Не знаю. Может, и никто.

Бомен спохватился, прикусил язык, да поздно. Однокашник задергался, начал подпрыгивать и озираться при любом шорохе. Потом не то разглядел что, не то пригрезилось – и вовсе забегал по кругу, пока товарищ не поймал его за плечи. Мампо затих, но продолжал трястись как осиновый лист.

– Все в порядке, успокойся.

– Там… глаза! Я кого-то видел!

– Да, и я тоже. Мы ведь не дадим ему обидеть Кесс?

– Не дадим, Бо. Она же моя подружка.

И Мампо тронулся дальше. Но теперь, стоило ему заметить подозрительную тень между деревьев, юный храбрец поднимал кулак и громко кричал:

– Только выйди, ты у меня получишь!

Близнецы потрусили следом, намереваясь пройти до ночи как можно дальше. Усталость, однако, брала свое: дети уже решились лечь где попало, и будь что будет. Только в этот миг далеко впереди между кронами и замаячили колонны.

Огромные столбы высились справа и слева от Великого Пути, отмечая вход на длинный каменный мост. На дальней стороне белели такие же. Там опять начиналась земля, но чтобы достичь ее, нужно было преодолеть две с лишним сотни ярдов над пропастью, а мост обратился в развалину. Его высокие увенчанные парапетами стены с головокружительно высокими каменными арками разделял двадцати футовый провал: полотно давно обвалилось. Глядя в жуткую бездну, куда уходили опоры, оставалось лишь удивляться, как они еще стоят без поддержки друг друга.

Остановившись под колоннами, друзья устремили взоры в ущелье. Земля обрывалась у них под ногами бесконечным рядом скалистых граней, а далеко-далеко, во мглистом полумраке, мерцали волны широкой реки, что бежала меж двух срединных арок. Противоположный склон избороздили глубокие трещины, поросшие травой и чахлым кустарником. Насколько хватало обзора, по правую и по левую руку от близнецов неровный край пропасти проходил сквозь темный лес, точно рваная рана на теле мира.

– Трещина-Посреди-Земли, – промолвила девочка.

Если верить карте, над страшной пучиной был единственный путь – и чем дольше дети смотрели, тем меньше он их привлекал.

– Мост осыпается, – глухо заметил Бомен. – Ему нас не выдержать.

За сотню лютых зим штукатурка облупилась, и ветры давно развеяли ее. Обнаженный камень опор с первого взгляда вызывал к себе недоверие. Впрочем, парапеты казались более Прочными. По крайней мере, эти ровные, узкие козырьки сохранились в целости.

Кестрель потрогала их поверхность: на ощупь – вроде надежно. Она измерила глазами длину прямой как стрела дорожки. О ширине говорить не приходилось: каких-то жалких два фута.

– У нас получится, – уверенно сказала девочка.

Брат промолчал: его тошнило уже при мысли о безумной высоте.

– Вы, главное, вниз не смотрите, – посоветовала сестра, прекрасно зная, о чем он думает. – Как будто шагаем по тропинке.

Я не могу, Кесс.

— Ну что, Мампо? Прогуляемся по карнизу?

– Если ты пойдешь, – ответил товарищ, – то и я пойду.

Кесс, я не могу…

Бомен еще говорил это, когда из леса послышались шаркающие шаги. Душу сковал ледяной страх. Мальчик медленно повернулся, уже зная, что он увидит. Ряды врагов заполнили собой Великий Путь. Неторопливо и осторожно надвигались они, вытянув руки вперед, то и дело прыская в маленькие ладошки, точно дети, затеявшие секретную игру. Только смех звучал по-стариковски, скрипел как несмазанное колесо.