фундаментальным переменам в жизни отдельных семей. Резкие перепады в восходящей и нисходящей мобильности приводили к тому, что решения по классовой принадлежности могли принимать чисто субъективный характер. Во-вторых, существовали обширные слои населения, которые нельзя было автоматически причислить ни к пролетариату, ни к эксплуататорам. Для крестьян КПК использовала советские категории «бедные», «среднего достатка» и «зажиточные», которые были дополнены двумя подкатегориями: «бедные и ниже среднего достатка» и «землевладельцы». Уточнения требовались, чтобы принять во внимание распространенное явление самодостаточных домохозяйств, которые управляли собственной фермой или небольшим предприятием исключительно силами членов семьи. Аналогичные неясности возникали и в городах по поводу специалистов, «белых воротничков», учителей и представителей интеллигенции, которые, не участвуя в материальном производстве, не относились с позиций марксизма к эксплуатируемым классам. Они не нанимали персонал и не обладали капиталом, следовательно, их нельзя было отнести и к классу эксплуататоров. Как к небогатым крестьянам в сельской местности, так и к представителям среднего класса в городах применялись довольно неясные формулировки.

Система также была богата противоречиями. В частности, «классовая принадлежность» часто смешивалась с политической ориентацией. В СССР до распределения населения по классам в 1920-х гг. членство в Коммунистической партии автоматически давало человеку статус пролетария вне зависимости от его семейного происхождения и прежних занятий. Эта практика нашла применение и в Китае. Революционерами признавались люди, которые вступили в КПК или Красную армию до достижения победы. Это распространялось и на выходцев из состоятельных эксплуататорских домохозяйств. Во времена сопротивления японцам – в период, когда получение среднего и высшего образования было доступно только представителям обеспеченных домохозяйств, – КПК приняла в свои ряды множество патриотически настроенных студентов. Коммунистическая партия Китая как таковая была основана детьми из состоятельных сельских семей и в течение своего долгого существования привлекала людей со схожими биографиями. Биографические исследования 1990-х гг. показали, что у мужчин, стоявших во главе революционных домохозяйств, был поразительно высокий классовый статус и уровень образования. По обоим показателям они уступали только тем, кого определили в эксплуататоры [Walder, Hu 2009].

Иногда возникали и прямо противоположные ситуации. Сама принадлежность к Гоминьдану или националистической армии нивелировала пролетарский статус и делала человека классовым врагом вне зависимости от скромности его происхождения. Особенно ярко это противоречие проявляется в случае ветеранов вооруженных сил Гоминьдана, которые воевали с японцами, пока армии коммунистов намеренно избегали вступления в боевые действия. Неясности, связанные с классификацией сфер деятельности, распространялись и на политические ориентации. Наиболее очевидный пример здесь – националисты, которые отвергли Гоминьдан и перешли на сторону коммунистов. Таких случаев ближе к концу гражданской войны было крайне много.

Противоречия также были связаны с тем, как наследовалась классовая принадлежность. Лица, выросшие в домохозяйствах землевладельцев или капиталистов, сами считались таковыми даже с учетом того, что они родились уже после того, как их семьи были лишены своих активов, и они выросли в нищете. Та же самая судьба была уготована людям, отцы или деды которых были официальными лицами Гоминьдана или служили в националистической армии, вне зависимости от того, видели ли они вообще своих родственников, которые, если их не подвергли казни, обычно бежали на Тайвань. С другой стороны, революционные кадры и солдаты получали после победы КПК руководящие посты и ускоренными темпами продвигались по карьерной лестнице. Их дети также считались революционерами, хотя они росли в привилегированных условиях в просторных квартирах с прислугой.

Хотя ярлык классовой принадлежности, казалось бы, должен был быть неизменным, на практике допускались изменения классового статуса по результатам политических расследований и с учетом личного поведения человека. Люди, которые успешно скрывали факты своего прошлого от нового режима, вдруг могли быть пойманы на сокрытии информации, что вело к переменам в их политическом статусе. В равной мере люди, оказавшиеся объектами кампаний властей, могли столкнуться с изменением их статуса на менее благоприятный. Гибкость и даже произвольность приклеивания ярлыков классовой принадлежности – результат их принципиальной двусмысленности – предполагал отсутствие возможности быть уверенным, что благоприятный статус сохранится за человеком в течение всего времени существования режима. По результатам личных действий человека или повторных следственных действий бюрократические обозначения всегда можно было изменить [Brown 2015; Leese 2015; Yang 2015].

Наконец, неясности вызывала и ситуации, когда классовая принадлежность накладывалась на половую. Категоризация домохозяйств предполагала фиксацию соответствующего статуса за возглавлявшим семью мужчиной. И этот статус передавался по мужской линии, что предполагало для женщины-представительницы эксплуататорского класса возможность выйти замуж за революционера или пролетария и пользоваться преимуществами, которыми в силу своей классовой принадлежности располагал ее супруг. В такой ситуации дети этой женщины наследовали более благоприятную классовую принадлежность. Очевидные гендерные аспекты классовой категоризации оказывали сильное воздействие на выбор партнеров как в городских, так и в сельских районах Китая [Croll 1984; Unger 1984]. Эта практика никак не подкреплялась марксистской теорией, а представляла собой отражение патриархальных устоев старого общества, которые КПК формально порицала как «феодализм» [Stacey 1983].

Классовая принадлежность подразделялась на три крупные категории. К «красным» классам причислялись революционные и пролетарские домохозяйства. Презюмировалось, что они лояльны партии и делу революции. В связи с этим им во всех ситуациях отдавалось предпочтение. «Обычные» классы включали в себя представителей средних классов дореволюционной эпохи. Предполагалось, что они сохраняют нейтралитет или еще не определились по поводу своего отношения к революции, отсюда отсутствие у них и преимуществ, и подлежащей наказанию вины. «Черные» или «вредительские» классы – домохозяйства, которые были определены как «эксплуататорские» или «реакционные» (См. Таблицу 6.1).

Таблица 6.1. Политическая классификация домохозяйств

Эти категории были важным критерием, учитывавшимся при принятии в КПК. Приоритет при вступлении в партию отдавался представителям революционных домохозяйств[80]. Без учета различий в половой принадлежности, возрасте и образовании, в эпоху Мао у них было примерно в два раза больше шансов стать членами партии по сравнению с людьми пролетарского происхождения. В свою очередь, представители «некрасных» классов имели гораздо меньше шансов вступить в КПК. Выходцы из пролетарских домохозяйств имели в два раза больше шансов стать членами партии, чем квалифицированные специалисты, а выходцы из революционных домохозяйств – почти в четыре раза.

Политическая лояльность и карьерный рост

По аналогии с тем, как КПК проверяла на политическую лояльность кандидатов в члены партии, партийные организации учитывали эту лояльность – реальную или предполагаемую – при принятии решений о зачислении в вузы, распределении на работу после завершения обучения в вузе и продвижении по службе. Членство в партии само по себе было сертификатом доверия, в особенности среди работающих совершеннолетних людей. В отношении молодых людей основную роль играли иные