Не то чтобы Маразли был трусом, однако он, который славился любовной неутомимостью, неизменно оказывался недееспособен, когда вокруг оказывалась черная муаровая обивка этой жутковатой «постели».

Шло время. Сара играла все роли, которые могла получить, и название театра не имело значения. «Жимназ», «Порт-Сен-Мартен», «Одеон» — ей годилось все, где она могла пройти школу актерского мастерства, чтобы вернуться в «Комеди Франсез» во всем блеске своего расцветающего таланта. От спектакля к спектаклю она все лучше играла классические роли: Федру, Андромаху, Дездемону, Заиру, — а потом рискнула выступить в роли Маргариты Готье в современной пьесе — в «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына.

На премьере ее засыпали цветами. А знаменитый Виктор Гюго воскликнул:

— Мадемуазель! Вы были очаровательны в своем величии. Вы взволновали меня, старого бойца. Я заплакал. Дарю вам слезу, которую вы исторгли из моей груди, и преклоняюсь перед вами.

И он преподнес Саре браслет с бриллиантом, ограненным в форме слезинки.

Сара обожала бриллианты! Благодаря Маразли у нее уже собралась целая коллекция.

Мадемуазель Бернар прославилась. Ее называли юной королевой парижской сцены! Маразли вспоминал свой девиз и украдкой улыбался.

Неумолимость директора «Комеди Франсез» дала трещину. Молодая актриса получила в этом театре роль — одну, вторую, третью…

Теперь Маразли мог видеть подругу только на сцене. Он возмутился:

— Ты достигла, чего хотела. Не пора ли подумать и о любви?! Обо мне… о ребенке, который у нас может родиться… о том, чтобы…

Он хотел сказать: «О том, чтобы ты стала моей женой!» — но не успел.

— Не родился на свет мужчина, — высокомерно изрекла бывшая «Швабра», — ради которого я изменила бы сцене.

А спустя месяц Маразли заметил: что-то идет не так… Сара отменяла свидания, а когда Маразли появлялся, устраивала скандалы. Его объятия вызывали у нее отвращение. Он сразу понял, что причина не в нем, а в другом мужчине. А поскольку все изменилось после того, как она побывала в Бельгии, очевидно, этот мужчина был бельгиец.

И вскоре Маразли доподлинно узнал, кто это. Молодой герцог Анри де Линь влюбился в актрису с первого взгляда и отправился за ней в Париж. Ходили слухи, что Анри готов отказаться от наследства, чтобы быть рядом с Сарой, а Сара готова отказаться от сцены, чтобы быть рядом с Анри.

Услышав это, Маразли только присвистнул иронически. Он знал свою подругу… она скорее бросит этого мальчика, чем уйдет со сцены. Даже если он не потерпит фиаско в гробу красного дерева!

Но пока брошенным оказался он. Второй раз Григорий Маразли испытал горе потери в Париже, и этот великий город, в который он некогда был влюблен, сделался ему невыносим.

Он немедленно уехал в Россию — и оказался в Одессе как раз в тот день, когда она встречала нового городского голову. Перехватив взгляд Марии Васильевны Воронцовой, Григорий Маразли понял, что у него появилась новая королева.

* * *

Алёна открыла глаза и некоторое время смотрела прямо перед собой, пытаясь понять, где она и что с ней. Такие провалы в памяти иногда случались у нее среди ночи, которую приходилось провести в незнакомом месте. Как правило, ощущение реальности возвращалось быстро. Но сейчас она тупо водила глазами по какой-то странной комнатке овальной формы, с круглыми окошками, очень тесной, с привинченными к полу столиком, креслами и плотно закрытыми встроенными шкафами, из одного из которых лилась тихая музыка… видимо, там находился проигрыватель.

К изумлению Алёны, музыка оказалась знакома ей. Еще бы! Это ведь была танговская музыка, но не классика, а современное электронное танго или танго-нуэво: «Zitarossa» группы «Bajofondo Tango Club». Впрочем, «Zitarossa» появилось уже лет пять назад, так что его вполне можно было тоже называть классикой — классикой нуэво. Вот такой оксюморон!

Как только мысли Алёны повернули в сторону танго и лингвистики, память мгновенно прояснилась, и она поняла, где находится. На яхте с поэтическим названием «Летящее сердце»! Турецкий вариант названия она не вспомнила бы ни за какие коврижки, да и надобности в этом не было.

События, которые предшествовали ее феерическому проникновению на эту яхту, тоже вспомнились.

Алёна покосилась на свое тело и обнаружила, что оно по-прежнему облачено в голубой купальник. Судя по тому, что он был еще сырым, в беспамятстве она провела не так уж много времени. Алёна также обнаружила, что лежит она на махровой простыне, которая постелена на полукруглый диван, занимавший всю длину стены этой довольно странной комнаты.

— Отлично, — раздался голос… знакомый Алёне голос… а потом в поле ее зрения появился высокий мужчина лет сорока, одетый только в шорты.

Это был тот самый мужчина, который вчера на Привозе беседовал с Жорой о бичке, о фронцах, о каком-то гнусавом Доде, о каких-то свадебных колоколах, которые уже почти было зазвенели для него… Этого человека Жора называл Аликом, что ему ужасно не нравилось.

И его же Алёна заметила вчера вечером на милонге. На сей раз он звался Кириллом.

Черт, если бы Алёна не знала совершенно точно, что видит перед собой довольно гнусного типа, вора без чести и совести, Кирилл мог бы ей понравиться. А сейчас о нем можно сказать одно: слишком привлекателен, отлично знает об этом и, по всему видно, привык расточать эту привлекательность направо и налево, совершенно ничего не чувствуя при этом и пользуясь этим, как разменной монетой.

Вон как уставился своими темно-серыми, настороженными глазами, окруженными каймой чрезмерно густых и длинных ресниц, которые куда более уместно смотрелись бы на женском лице, чем на мужском. Конечно, он упивается своей неотразимостью и относится ко всем женщинам с легким — а может, и не очень легким — презрением.

А шуточки насчет его имени вполне понятны. Можно было и вчера догадаться. Кирилл, Кирюха… кирюхами шутливо называют пьяниц, алкоголиков. А иногда их называют аликами. Жора просто-напросто шутил со свойственной ему дубоватостью. И, хоть Алик, в смысле, Кирилл как бы злился, все же, видимо, отношения их с Жорой были весьма дружескими, если в тот же вечер, попав в милицию, он доверил Жоре сопровождать свою даму на милонгу… И сейчас Жора где-то на яхте, Алёна видела его, слышала его голос, когда колыхалась в сетке над палубой. Что же касается дамы…

Насчет дамы тоже все ясно. Вообще Алёне теперь очень многое стало ясно, но главное по-прежнему покрыто тайной, и пока Кирилл сидит напротив и таращится на нее, она ничего не узнает. Как бы спровадить его отсюда? Хотя бы на минуточку? Почти наверняка этот встроенный шкаф, откуда продолжает звучать Bajofondo Tango Club, — тот самый «шкаф с музыкой», о котором говорил Арнольд. И если бы остаться тут одной хоть на минуточку…

— Да вы, я вижу, совсем очнулись, — вдруг сказал Кирилл. — Если женщина начинает уделять такое пристальное внимание окружающей обстановке, значит, пациент скорее жив, чем мертв.