Но случилось так, что именно он встретился на моем горьком пути.

— В лагерь? — спросил он.

Я чувствовал, что, если начну говорить, разревусь. И покачал головой. Виталька перестал смеяться. Уже другим голосом поинтересовался:

— В лес?

Я кивнул. Виталька стал серьезным. Зачем-то надел через плечо обруч, осмотрел меня от сапог до ранца, торчавшего над плечами, и тихо спросил:

— Насовсем?

Я даже не удивился, как он догадался. Главное было удержать слезы. Я снова кивнул.

Виталька обошел меня вокруг, осторожно потрогал ранец. Затем снова встал передо мной. Я впервые увидел близко его глаза. Виталькины.

Он был мудрый человек, даже в те годы. Он сказал:

— Чего тебе в лесу делать одному? Айда ко мне.

Если бы я не боялся говорить, я заспорил бы. Ну чего я пойду к нему, к почти незнакомому? Ему, наверно, влетит. Скажут: что за бродягу привел с улицы?

Но разговаривать я не мог, а молча стоять было глупо. И я, понурившись, зашагал рядом с Виталькой.

Он привел меня в старый дом. Из прихожей по скрипучей лесенке мы поднялись в невысокую комнатку. Там была лежанка на чурбанах, косоногий стол и старинное кресло с завитками и вылезшей из сиденья пружиной. А на стенах какие-то картинки — я тогда их не разглядел.

Виталька стащил с меня ранец и сказал:

— Гляди-ка, ты весь мокрый. Вылезай из своей шкуры и айда умываться.

Я с облегчением выбрался из походных доспехов. Виталька дал мне вместо сапог свои старые тапочки и повел вниз, к умывальнику.

Умывальник оказался в точности такой же, как у нас: голубой, эмалированный, с длинным болтиком вместо крана. Надавишь болтик снизу — и в руки бьет струйка.

Такой знакомый, просто родной был умывальник, что я поспешил уткнуть лицо в ладошки с водой.

Когда умылся, стало легче.

«Может, все еще наладится в жизни?» — подумал я.

Виталька, видно, почуял, что я ожил. Он припечатал свою мокрую ладонь к моей спине в круглом вырезе майки и бодро сказал:

— Топаем!

Мы «протопали» в комнату с хрустальной люстрой.

Люстра горела, хотя вечер за окнами был совсем светлый. Только это стеклянное сверкание я и заметил в первый момент.

— Тетя Валя, это Олег. Ты нас покорми. Ладно? — сказал Виталька.

И я увидел тетю Валю.

— Здрасте... — испуганно пискнул я.

Тетя Валя смотрела на нас поверх очков. Она была высокая, горбоносая, в синем платье с воротничком, стоячим, как у офицерского кителя. Волосы у нее были гладкие, собранные сзади в тугой валик. Таких дам, худых и строгих, я видел в английском фильме про мальчишку по имени Давид Копперфилд, когда мы ходили с мамой в клуб речников. А в жизни мне такая тетенька ни разу не встречалась.

В ответ на мое «здрасте» она кивнула, а Витальке сказала:

— Покормить? Гм... А руки мыли?

Виталька вытянул вперед растопыренные ладошки и повертел ими. А я не решился. Тогда он взял мои руки и тоже протянул тете Вале.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Ступайте на кухню.

Потом мы ели сосиски с горячей картошкой и пили холодное молоко. Я помнил мамины уроки, как держать себя в гостях, и сидел прямо, локти на стол не ставил, старался аккуратно орудовать ножом и вилкой.

А Виталька болтал ногами и шумно втягивал в себя молоко.

— Ты поучился бы у мальчика вести себя за столом, — заметила тетя Валя.

— Он просто стесняется, потому что первый раз, — бесстрашно возразил Виталька. (Увы, будущее показало, что он был прав.)

— Ты издалека? — обратилась ко мне тетя Валя.

— Да ты что! — торопливо вмешался Виталька. — Он с нашей улицы из дома номер четырнадцать, где собака Джулька. Знаешь?

Я ожидал, что тетя Валя возмутится: с чего это она должна помнить всяких Джулек? Но она кивнула.

— Он у нас переночует, — как-то очень уж обыкновенно сказал Виталька.

Тетя Валя слегка подняла брови.

«Сейчас начнется», — с замиранием подумал я и приготовился к расспросам. Тетя Валя глянула на Витальку, опустила брови и сказала:

— Унеси наверх вторую подушку.

...Мы улеглись на Виталькином топчане. Было тесновато, но ничего...

— Рассказывай, — велел Виталька.

Я не стал притворяться и спрашивать: «А чего рассказывать?» От разговора все равно не уйдешь. Только как объяснить про все, я не знал.

— Насовсем ушел из дома? — прошептал Виталька.

Я вздохнул.

— Отлупили? — понимающе спросил он.

— Да что ты! Меня никто никогда пальчиком даже не тронул!

— Без битья обижают?

Я опять проглотил комок.

— Да не обижают... Из-за Ленки. Ну, не из-за Ленки, а вообще. Из-за котенка...

Я все-таки начал рассказывать. Сперва просто так, а потом, конечно, разревелся. Виталька не успокаивал, только переспрашивал иногда, если я замолкал. Выслушал все и мудро сказал:

— Ну ладно. Это бывает...

«Да, бывает! — подумал я. — А как же там, дома?» — и отбросил одеяло.

— Ты куда?

— Домой я. Мама ищет, наверно...

Виталька натянул на меня одеяло.

— Мама знает. Тетя Валя сходила и сказала. Завтра пойдешь.

Я почувствовал, что измучился до полусмерти. Благодарно уткнулся носом в острое Виталькино плечо и тут же уснул.

Рано-рано я проснулся, оставил спящего Витальку, осторожно спустился в прихожую и отодвинул на двери щеколду.

Ух как мчался я домой! Мама ждала меня у калитки. Она взяла меня за плечи. Ладошки у нее были сухие и горячие.

Я глупо улыбнулся и стал смотреть на свои ноги в Ви-талькиных тапочках.

— Олежка, — сказала мама, — давай договоримся. Не отправляйся больше в дальние экспедиции без предупреждения. Ладно?

— Угу... — сипло сказал я. И ткнулся лицом в мамину кофточку.

В тот же день я побежал к Витальке. Наверно, он ждал меня. Сидел на крыльце под узорным навесом и нетерпеливо смотрел, как я подхожу.

— За вещами пришел? — спросил он.

— Да нет. Я так... Можно?

Он заулыбался и сразу стал не старшим, а таким же, как я.

— Полезли ко мне на вышку!

...Вечером мы уговорили маму, чтобы я опять ночевал у Витальки.

— У него подзорная труба есть, мы будем на луну смотреть, — умоляюще говорил я и даже пританцовывал.