— Ай, — вскрикнул он от боли, но опер, видимо, этого не понял. — А я… — вдруг прорвало Новикова, — а я уже был в прокуратуре!.. Я был в травмпункте!.. Я уже заявление написал!.. Ко мне уже приезжали правозащитники и корреспонденты! Я зубик свой спрятал у тебя отлично. У тебя там сейф стоит привинченный — может, я его под сейф закатил — посмотри! Пока ты там смотрел свои бумажки — я там такое место нашел! Там много мест! Можно целую челюсть запрятать в разные места! За каждый зуб мой будешь сидеть по году, сука!

Новиков кричал и чувствовал, что мужество снова покидает его, мужества было — как песка в песочных часах, рассчитанных на минуту.

Он еще раз, уже нарочно плеснул себе на ногу кипятком и проорал напоследок:

— Я научу тебя законы любить! Ты будешь на нарах помнить обо мне весь свой срок! Ты запомнишь меня на всю жизнь!

Новиков еще раз плеснул на себя и под свой же крик изо всех сил рванул розетку из стены.

Его разбудил звонок.

Звонок, как водится, совпал с финалом очень долгого сна, в котором Новиков убегал от Гарика на школьный чердак. Гарик приближался к нему почему-то не по школьной лестнице, а по коридору квартиры Новиковых. Сам Новиков продолжал прятаться от него на чердаке, под старой и пыльной партой. Он ждал его в томительном страхе, ужасно боясь чихнуть, — но сдержаться все равно не мог, и все-таки чихал — вот этот грохот и был звонком в дверь.

Говорят, что такие сны снятся в течение секунды — что ж, это лишь подтверждает с какой скоростью может думать и жить человек, когда не спит.

«Ларка!» — в который раз подумал Новиков, но это еще почти во сне. Пробуждаясь, он в полубреде распросонья попытался успокоить себя, решив, что родители вдруг вернулись с дачи. Когда же уселся на диван и протер глаза — уже наверняка знал, что это опер. Не сдержался и приехал ночью.

«Неужели они прямо дома будут меня…» — подумал Новиков, не находя нужного глагола — меня что? мучить? пытать? топтать?

Он даже успел вспомнить, что один сочинитель делил мужчин на обладающих длинной волей, каковых меньшинство, и — короткой волей, что тоже достаточная редкость. Остальные воли вообще лишены. Новиков с грустью признался себе, что воля у него короткая — и, похоже, больше не вырастет.

В дверь еще несколько раз с промежутками позвонили.

Новиков поднялся и, не дыша, пошел к глазку.

Приник к нему и сразу увидел опера. Отпрянул лицом, как ужаленный в глаз, развернулся и сел на корточки, вжимаясь затылком в дерматин дверей.

Он бы повыл, но боялся, что из-за двери его точно услышат. Новиков зажмурился и, только зажмурившись, вспомнил, что опер почему-то был в майке.

Вскочил, еще раз посмотрел в глазок: Господи, милый мой Боженька, да это сосед.

Враз забыв, где у него и какие замки, Новиков бросился открывать дверь с таким рвением, как будто сосед ему принес весть о вечной отсрочке от тюрьмы, сумы, армии и Гарика.

— Чего? — спросил Новиков, улыбаясь и слегка приплясывая.

— Мать дома? — спросил сосед.

— Нет, — ответил Новиков.

— Ну, тогда ты дай сотку, — сказал сосед.

Мать, ввиду того что отец пил мало, не считала пьянство тяжким грехом — зато позволяла себе одалживать соседу сверху и еще одному — этажом выше, считая это благим и нужным делом; тем более что оба эти соседа каждый август помогали отцу подделывать дачу, а матери собирать картошку — отец совместной работы с матерью не переносил.

— А сколько времени? — спросил Новиков.

— А ты что, как магазин, только до двадцати трех выдаешь? — спросил сосед неприветливо.

— У меня нет, — сказал Новиков.

— Без пятнадцати одиннадцать, — ответил сосед почему-то на предыдущий вопрос, видимо посчитав реплику Новикова про то, что у него нет, излишней и вообще не звучавшей.

Новиков пожевал губами, разглядывая соседа и удивляясь себе, как же он мог его спутать с опером.

— Магазин продает до двадцати трех, — сказал сосед несколько раздраженно.

— У меня правда нет, — ответил Новиков и закрыл дверь.

Постарался как можно быстрей забыть, что напугался опера, — и просто заснуть.

И получилось.

Сосед между тем не унялся. Он снова позвонил. На этот раз уже было утро, а подходящего сна под звонок не случилось.

Зато Новиков почувствовал, что отлично выспался.

«Наверное, еле ночь перетерпел, — подумал он иронично о соседе. — Продают-то с девяти утра…»

Новиков не стал влезать в тапки — утром это получалось у него плохо и не метко, а пошлепал босой к дверям. На всякий случай все-таки глянул в глазок — действительно сосед.

И только когда уже провернул замок, вдруг понял, что на этот раз сосед был не в майке, а в легкой кожаной куртке, которой никогда не носил.

Замок уже был раскрыт, дверь Новиков еще не распахнул и стоял, привалившись к ней плечом, держась горячей и мокрой ладонью за ручку.

— Да ладно, открывай, раз уж начал, — совсем близко произнес знакомый голос, и Новикова толкнуло дверью в грудь.

— Один я, один, не ссы, — бубнил опер, давя на дверь.

Новиков отступил, смешно перетаптываясь пятками.

Опер зашел, глянул Новикову через плечо, в комнату, прислушался и спросил не без некоторой даже приветливости:

— Один? Уехали родаки-то? Я как знал. Привет. У меня разговор к тебе на пять минут.

Новиков стоял пред опером в трусах и чувствовал себя отвратительно.

— Может, оденешься? — предложил опер. — А я тебя внизу подожду. Я там в машине. Ага?

Он назвал нерусскую марку, блатные цифры госномера и вышел, бережно прикрыв за собой дверь.

Новиков, сам себя не помня, вернулся в комнату, упал на кровать и накрылся одеялом.

«Позвонить Лешке? — подумал. — Ларке?.. Или этим, как их… защитникам прав? Полицию вызвать? И что я им скажу: ко мне приехал опер, ждет меня в машине?»

Какое-то время Новиков лежал под одеялом, пытаясь убедить себя, что он спит. Ничего нет вообще, ничего не было.

Потом встал и начал одеваться.

Опер сидел и слушал музыку. Когда Новиков подходил, опер выдул дым в окно и радостно улыбнулся.

«Черт знает что», — подумал Новиков, с трудом не улыбнувшись в ответ.

Он уселся в машину, на заднее сиденье, опер сразу тронулся, мельком и непонятно взглянув в зеркало заднего вида.

В машине было тепло, бубнило радио, минуты три они ехали молча, Новиков иногда жмурился, ничего не понимая.

— Зачем актрису напугал? — спросил опер. По голосу было слышно, что он улыбается.

— Какую актрису? — быстро переспросил Новиков.