— Наверное, поисками философского камня, — предположил Дарий. — По-моему, земные ученые постоянно этим занимались.

— Это было в гораздо более древние времена, — поправил его Спиноза. — Еще до эпохи освоения Солнечной системы.

— Он занимается проблемой быстрого преодоления межзвездных расстояний! — неожиданной скороговоркой провозгласил Аллатон.

— Дырами, что ли? — поднял брови Тангейзер.

— Именно! Он так их и называет: межз-звездные Дыры! — Аллатон возбужденно поерзал на сиденье. Теперь язык у него почти не заплетался. — А поскольку мне довольно много известно об их создании и ф-функционировании, то разговор у нас получился очень содержательный… Под водочку да под огурчики… А потом он просто забыл обо мне и погрузился в вычисления. Все мои попытки привлечь его внимание не увенчались ус… успехом, и я в конце концов оставил его, памятуя о вашей, Дарий, рекомендации не з-задерживаться. Предварительно выпив еще чуть-чуть замечательной водочки, уже в одиночку, — Аллатон с довольным видом похлопал себя по животу.

— А как фамилия этого Дмитрия? — поинтересовался Спиноза.

— Хм… — задумался мутант. — Он мне ее не называл…

— А не все ли равно? — подал голос Тангейзер.

— А! — встрепенулся Аллатон. — У него на стене висели какие-то красивые листки с текстами… Что-то типа: награждается за большой вклад в раз… развитие чего-то там…

— Это дипломы, — подсказал Спиноза. — Свидетельства, выдаваемые как награды.

— Может быть, — кивнул Аллатон. — Я их специально не рассматривал, но имя и фамилия там были крупными буквами, не заметить трудно. Дмитрий — это т-точно, а вот фа… фамилия… Памалар… Паламар… Паламарук?

— Паламарчук! — прогремел супертанк. — Дмитрий Паламарчук! Цитирую из статьи в энциклопедическом справочнике: «Паламарчук Дмитрий Оксана — основатель теории внутригалактических перелетов посредством проникновения в подпространственный континуум с помощью так называемых Дыр. Один из ведущих разработчиков технологии их создания». Конец цитаты. Судя по всему, господин Диондук, вы дали толчок реализации Экспансии и, в конечном счете, созданию Межзвездного Союза.

— Стрелять-попадать…

— Карабарас…

Это одновременно сказали танкисты.

Умелец присвистнул.

Шерлок Тумберг проредил-таки свои усики.

Хорригор с завистью покосился на бывшего противника.

А тот удовлетворенно произнес:

— Ну вот… Свое галактическое со… сообщество мне не удалось сохранить, но, кажется, я приложил руку к созданию нового. И весьма этому рад. Весьма!

— Вот еще один интересный момент, — сказал Спиноза. — Из мемуаров Дмитрия Паламарчука. Вновь цитирую:

«Это было в начале февраля, какого именно числа — не помню, да и не следил я тогда за такими числами. Иные числа полностью поглощали мое внимание: я бился над параметрами Дыры, но ничего у меня не получалось. Все мои расчеты неизбежно приводили к одному и тому же результату: стабильного тоннеля в подпространстве существовать не может ни при каких исходных значениях. Этот проклятый У-вектор не желал менять свое положение ни на долю градуса! Но в тот день на меня снизошло озарение.

Я не знаю, что видел перед собой Архимед, прежде чем выкрикнул то знаменитое слово. Но уверен, что он неустанно, а временами, может быть, и неосознанно думал о задаче, поставленной перед ним тираном Сиракуз. И Менделеев совсем не случайно увидел во сне периодическую систему элементов. Он постоянно размышлял о ней! То же самое можно сказать о Кекуле, которому приснилась формула бензола. Или взять Теслу — он прогуливался на закате, декламировал стихи… и вдруг ему в голову пришла идея создать электромотор на переменном токе. Вдруг? Да нет, вовсе не вдруг! Сколько ни читай стихи на закате — озарение не придет, если твоя мысль до того не работала над проблемой, решение которой пришло подобно чуду. Но это отнюдь не чудо…

Для меня в тот февральский день озарение явилось в виде странного высокого пожилого человека в зеленом плаще. Если это и был сон, то сон наяву. Я не лежал в ванне, как Архимед, и не сидел у камина, как Кекуле, я пил водку с этим зеленым человеком, и ел огурцы, и мы много говорили о том, над чем я так упорно и безрезультатно бился. Этот возникший в моем сознании человек подсказал мне правильный путь — и исчез. Осталась полупустая банка с огурцами, осталась недопитая бутылка „Особой уральской“ и две рюмки… Выходит, я пил и за себя, и за своего воображаемого собеседника… Да, он бесследно исчез, растворившись в моей голове, но водка не только не опьянила меня, но придала мне сил, и уже к рассвету я заткнул многие дыры в теории Дыр… Вот такой вот получился замечательный каламбур! И я даже знаю, почему мой человек был не черным, как это бывало у других, а зеленым. Потому что зеленый — цвет надежды!»

Танк замолчал.

— Потрясающе… — помотал головой Дарий. — Господин Аллатон, вы действительно внесли огромнейший вклад в начало Экспансии и возникновение Межзвездного Союза!

— Ну, мне просто п-повезло, — скромно потупил взор Аллатон. — Заведи я такой разговор с кем-нибудь другим, а не с Дмитрием, меня даже не стали бы слушать.

— Да уж, вошел в историю, — проскрипел Хорригор. — Только кто ж тебе поверит, если заявишь, что ты и есть тот зеленый человек?

— А я и не собираюсь н-никому ничего заявлять, — спокойно ответил Аллатон. — Мне вполне достаточно того, что я сам это знаю. Ну, и вы…

Дасаль, сидящий напротив, с восхищением посмотрел на него:

— Если мне не повезет, и я все-таки окажусь на нарах, то всем об этом растрезвоню! Огунга-создатель, да мне никогда не приходилось, считай, почти присутствовать при таком событии! У-ух! — от избытка чувств Умелец так притопнул обеими ногами, что танк, казалось, покачнулся.

Но нет, не казалось — танк действительно покачнулся. Вновь все в башне стало серым, предметы расплылись, и от стены к стене пронеслась та самая невидимая волна. И экраны погасли.

И вертело их, и мотало,

И кидало куда попало…

Из стихотворения Темных веков.

Все пришло в норму быстрее, чем в первый раз — секунды через три. И судя по виду магов-мутантов, никаких болезненных ощущений у них не появилось. И с экранами все было в порядке. Только танк теперь не стоял на земле, а висел в воздухе. Точнее, падал.

— Бенедикт! — мигом осознал аварийность ситуации Дарий.

Но Спиноза тоже был не лыком шит.

— Все в порядке, Дар, — отрапортовал он. — Все под контролем.

И действительно почти тут же падение из-под редких облаков перешло в пологое снижение. До поверхности было не меньше полутора километров, и все присутствующие в танке могли без спешки разглядеть, что творится внизу, на земле. А там, за холмами, поросшими деревьями, простиралась залитая солнцем равнина. Кое-где она была изрезана оврагами, в низине виднелось озеро, обрамленное высокими зелеными растениями с черными утолщениями на концах стеблей. Ближе к холмам одиноко вздымался над травой большой серый камень с ровной, словно специально срезанной верхушкой, невесть как попавший туда. Неподалеку от камня стояли походные жилища типа палаток — из шкур, натянутых, вероятно, на деревянный каркас. Палатки были окружены повозками, на которых лежали какие-то плотно набитые мешки. Там же бродили распряженные животные с косматой шерстью и торчащими в оба бока дугообразными, остриями вверх, рогами. А на равнине кипел бой. Длинноволосые бородачи на приземистых подобиях коней, вооруженные мечами и топорами, и бритоголовые усатые ездоки на рогатых «скакунах», с саблями и копьями, вовсю истребляли друг друга. Единственным средством обороны у обеих сторон конфликта были круглые железные щиты. В траве валялись окровавленные трупы, повсюду метались животные, потерявшие седоков. Численность противоборствующих ратей была, на глаз, примерно равной — не более тысячи воинов у тех и у других, но бритоголовые явно теснили бородачей. Даже тот, кто не разбирается в военном деле, наверняка понял бы, что бритоголовые ездоки в меховых куртках имеют лучшую выучку, отлично владеют оружием и действуют не сумбурно, а по плану.