Энни, улыбаясь, направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, пока Сьюзен, стоя перед клеткой, наблюдала за попугаем.

— Что с этой птицей происходит? — возмущалась она. — Стоит мне открыть рот, как он начинает вызывать полицию.

— Он считает, что ты его не любишь.

— Да ну! С чего он взял? — Сьюзен не сводила глаз с попугая, пока тот не заметался по жердочке.

— Вызовите полицию! Она задумала совершить убийство.

— Может, мы будем накрывать клетку, когда звонит телефон? По крайней мере, умолкнет на время.

— 911!

— Если б ты был собакой, Барнаби, я бы так крепко затянула ошейник, что у тебя закружилась бы голова!

— Полли хочет крекер!

— Я уморю тебя, стервятник!

— Она не сделает этого, Барнаби, — ласково проворковала Энни, выныривая из ванной в прямой черной юбке и белой блузке. Она наскоро расчесала волосы и теперь заплетала французскую косу. — Я буду готова через минуту, Сьюзи. — Закончив с волосами, она подошла к клетке. — Ты симпатичный, Барнаби, очень симпатичный.

— Ты, возможно, перестанешь так думать, когда услышишь, что он сегодня выкинул, когда звонила твоя мать.

Энни повернулась и внимательно посмотрела на Сьюзен. Чувство сожаления, появившееся на лице ее смутившейся подружки, само по себе насторожило ее.

— Что произошло? — спросила она, когда они вышли на лестничную площадку.

— Она услышала, как Барнаби вызывает полицию. Поэтому позвонила моей матери, и моя мать позвонила мне. Хотела узнать, на самом ли деле меня собирались арестовать.

— О, Сьюзи. — Энни закрыла глаза.

Сьюзен засмеялась:

— Все еще считаешь Барнаби милой птицей? Не хочешь ли вернуться и свернуть ему шею?

— Мне очень жаль, прости. — Ей постоянно приходилось перед кем-нибудь извиняться за то, что умудрялась наговорить ее мать.

— Почему ты извиняешься? Ты все время извиняешься, даже когда ни в чем не виновата, — говорила Сьюзен, спускаясь по лестнице.

— И что ты сказала своей матери? — перебила ее Энни.

Сьюзен пожала плечами:

— Сказала, что у нас пива — море разливанное и еще бурная оргия с цветомузыкой и танцами посреди комнаты. Что еще?

— Нет, не может быть! — Энни похолодела от одной мысли, как ее собственная мать отреагировала бы на такое заявление.

Сьюзен расхохоталась:

— Конечно, я так и сказала. Да мне и не надо особенно оправдываться, она обо мне знает все и лучше всех. И, разумеется, не поверила ни единому моему слову. Говоря по правде, она от души посмеялась. Особенно, когда я рассказала о нашей «умной» птичке. — Улыбка Сьюзен стала печальной. — Мне очень жаль, Энни, что твоя мать не знает нас так же хорошо.

Вскоре после ухода Энни принесли почту. Лиота открыла дверь и достала из металлического почтового ящика, висящего на стене, жиденькую пачку ежедневной корреспонденции. Закрыла за собой дверь и снова заперла ее.

Так, так. Она выиграла один миллион долларов у какой-то компании, ведущей учет взаимных расчетов между банками, и теперь ей прислали уведомление по почте. О чем они только думают? Она что, вчера родилась? Лиота направилась на кухню, просматривая на ходу почту. Рекламный проспект, в котором предлагается чистка ковров. Сорок девять долларов за то, чтобы мыльной пеной почистить ковры в двух комнатах. Грабеж средь бела дня. Пять лет назад она взяла напрокат специальную технику менее чем за десять долларов и во всем доме навела чистоту.

Правда, ковры долго просыхали, и к тому же этот тяжелый труд чуть было не свел ее в могилу.

Она взглянула на свой посеревший ковер. Пять лет, кажется, прошло? А может, и больше. Шесть? Семь? Слишком давно это было.

На обратной стороне рекламного проспекта с предложением о чистке ковров она прочитала объявление о том, что пропала девочка. Странное похищение. Пропала 15 декабря 1997 года. В сущности, не проходило ни одного дня, чтобы Лиота не обнаруживала в почтовом ящике подобных сообщений, так угнетающе действовавших на нее. Что же происходит с миром, где пропадает так много детей?

Два конверта были присланы благотворительными организациями — без сомнения, с просьбой сделать денежные пожертвования. Одна из этих организаций прислала Корбана Солсека. Ей следовало знать заранее, чем все это закончится: она просто попадет в их список адресатов, которым регулярно отправляются по почте рекламные проспекты. Может, она возьмет да и вышлет им опять чек на десять долларов, чтобы взять напрокат моечную машину и предложить Корбану Солсеку попыхтеть над ее коврами. О, какой счастливой улыбкой он встретит это предложение. Во время следующего визита она обязательно подкинет ему эту идею, просто чтобы посмотреть на выражение его лица.

Если он вернется…

Выбросив рекламки в мусорное ведро для бумаги, Лиота открыла конверт с присланным из банка уведомлением и села за кухонный стол изучать его. Все, кажется, в порядке. Компания по социальному страхованию перевела на ее банковский счет сумму в размере ежемесячного пособия и проценты, которые начислялись два раза в год, поэтому на ее счету набегала небольшая сумма, от которой после уплаты налогов еще оставалось немного денег, сберегаемых ею на случай ремонта дома. Но только не в этом году. Она выписала так мало чеков, что остаток легко подсчитать. На эту сумму тоже начислялись проценты, их хватало на почтовые марки, которые она наклеивала на конверты, чтобы отправить оплаченные счета за коммунальные услуги. Вода. Телефон. Страхование на случай пожара и кражи имущества.

Лиота отложила уведомление в сторону и снова посмотрела в сад. Время покажет, серьезно ли Энни говорила о желании вернуть саду прежний цветущий вид. Как бы дело ни обернулось, это славная идея, славная настолько, что впервые за последние годы в душе Лиоты затеплилась надежда. По ее губам скользнула слабая улыбка.

— Не очень-то много пороху в пороховницах у этой старушки, Господи.

Но день-то какой. По-настоящему превосходный.

Энни просто восхитительна, не так ли, Господи? На душе как-то легче стало, когда я поняла, что в ее жилах течет и моя кровь.

Призывно зазвонил телефон. Кто станет тревожить ее в такое время? Наверное, Энни, чтобы сообщить о своем благополучном возвращении домой. Пока Лиота добиралась до телефона, он успел прозвонить не меньше семи раз.

— Мама, Энн-Линн у тебя?

Лиота раскрыла глаза от удивления.

— Эйлинора? — Когда, дай Бог памяти, она звонила в последний раз?

— Нора, мама. Забыла? Нора. Я ненавижу имя Эйлинора. Вот почему никогда не произношу его. — Она шумно выдохнула, как будто стараясь смирить гнев. — Я ищу Энн-Линн. Она у тебя?

— Нет, здесь ее нет. — Лиота попыталась отогнать от себя вновь вспыхнувшую обиду. Дочь никогда не понимала, даже никогда не пыталась понять…