Но Людовик не был «простым» рыцарем. Для него мысль о крестовом походе была проявлением благодати; он признавался Жуанвилю, что выздоровление стало для него божественным испытанием веры. Несомненно также, что Людовик уже давно вынашивал это решение — по меньшей мере, с момента окончания крайне неудачной попытки Тибо Шампанского в 1239 году. Для такого глубоко набожного (и гордого) человека, как Людовик, не могла быть приятной необходимость стоять в стороне и смотреть, как брат его зятя, Ричард Корнуэлльский, англичанин, покрывает себя славой, выручая из плена французских рыцарей, брошенных соплеменниками. Еще неприятнее было осознавать, насколько эти рыцари прониклись благодарностью, когда они, вопреки желанию собственного сюзерена, стали на защиту Ричарда и его брата на поле боя! В этом эпизоде заключался молчаливый, но болезненный упрек чести французов.

Неколебимая уверенность короля в том, что его миссия вдохновлена свыше, привела к прямому конфликту с королевой-матерью. Желание Людовика возглавить крестовый поход Бланка восприняла как катастрофу. Он был хрупким, болезненным… Молись почаще, говорила она сыну, соблюдай чистоту нравов, возводи церкви, раздавай милостыню, омывай ноги нищим, если считаешь нужным — но не покидай свою державу ради прихоти. Святая Земля, разумеется, нуждалась в защите, но ведь и Франция тоже!

Бланка делала все возможное, чтобы остановить его. Она уговаривала, приказывала, ругала — все впустую. Наконец она призвала на помощь Гильома Овернского, епископа Парижского. Гильом, сверившись с писаниями, обнаружил, что клятва, данная под принуждением, может быть нарушена безнаказанно. Бланка устроила ему встречу с королем.

— Государь, припомните, когда вы приняли крест, ваш обет был дан по наитию, вы ни с кем не советовались, — заметил епископ. — Вы были больны, и, говоря по правде, не в себе; кровь прихлынула к мозгу, и ваш разум был затуманен, а посему слова, вырвавшиеся тогда у вас, были лишены смысла и вескости. Святейший папа милостиво дарует вам разрешение от клятвы, когда узнает, как нуждается в вас королевство и как ослаблено ваше телесное здоровье.

Бланка же добавила, следуя собственной логике:

— Мой любимый сын, припомни, как добродетельно и как приятно богу, когда дитя слушается матери и исполняет ее желания!

Но на этот раз Бланке впервые не удалось взять верх. Людовик был полон отчаянной решимости. Стремясь устранить всякие сомнения окружающих, он сперва отложил крест в сторону, а потом снова взял со словами:

— Друзья мои, ныне я отнюдь не лишен сознания или разума; я не беспомощен, не хвор; а потому требую, чтобы крест был возвращен мне.

Решение отправиться в крестовый поход было равнозначно декларации личной независимости, оно отметило поворотную точку в жизни короля. В тридцать один год Людовик наконец нашел в себе силы противостоять матери.

Этот акт своеволия имел огромные последствия. Опираясь на веру и твердое убеждение, что он поступает согласно божьей воле, король Франции превратился из бесцветной фигуры в сильного, активного правителя. Он погрузился в подготовку и разработку планов крестового похода. У него должно было получиться лучше всего организованное, идеально подготовленное, самое эффективное военное предприятие в истории. Ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Бланке пришлось смириться перед лицом всепоглощающего увлечения и суровой решимости сына.

Маргарита наблюдала за пробудившимся супругом с тихим удовлетворением. Сама она ни за что не предложила бы Людовику взять крест — ее тоже тревожило его здоровье и деликатность конституции, — но если не было иного способа, чтобы король почувствовал себя взрослым, значит, так тому и быть. Она готовилась поддерживать и ободрять супруга на пути к успеху. Чтобы подчеркнуть свою веру в него (и обеспечить должный уход в чужих краях), она тоже приняла крест и объявила о своем решении оставить детей с Бланкой и сопровождать супруга в Святую Землю. Три месяца — обычный срок военной службы в Средневековье — были не такой уж долгой отлучкой.

Чтобы собрать крестоносную армию в тех масштабах, которые предусматривал Людовик, нужно было много людей и ресурсов, и король понял, что без иностранной поддержки не обойтись. Объединенное международное предприятие (само собой, под руководством Людовика) послужило бы двум целям: оно придало бы законность миссии и позволило бы сократить расходы французской казны, разложив немалую стоимость похода на всех участников. Поскольку все участники должны были принять крест по личному желанию, Людовик обратился к дипломатии, чтобы собрать международную коалицию добровольцев.

Но его демарши не имели заметного успеха. Генрих и Элеонора, все еще негодуя из-за тайного бракосочетания Беатрис с Карлом Анжуйским и узурпации английских притязаний в Провансе, отказались участвовать, а когда Симон де Монфор вздумал отозваться на призыв Людовика, его поспешно переубедили, пожаловав ему должность сенешаля Гаскони. И вообще корона Англии постаралась извлечь из крестового похода французов свои выгоды, чего Бланка и опасалась. Осенью 1247 года, незадолго до отъезда Людовика, Генрих отправил Ричарда и Санчу в Париж, чтобы пересмотреть вопрос о возврате английских фьефов в Нормандии и продлить перемирие на период, пока король будет в Святой Земле. Людовик сумел успешно отложить обсуждение и продлить перемирие до момента его возвращения из похода — но военная помощь англичан ограничилась одним-единственным благочестивым рыцарем с малым отрядом, который никак не мог считаться сокрушительной силой, на которую надеялся Людовик.

С другими королевствами ему тоже не слишком повезло. Король Арагона не был расположен помогать французам, к тому же был занят покорением Валенсии[74]. Венгрия, пережив опустошительный набег монголов, пока не могла помочь сама себе, не то что отправлять войско в Святую Землю. У короля Норвегии поначалу было возник интерес — но вскоре выяснилось, что он рассчитывал воспользоваться сборами в крестовый поход, чтобы изготовиться к войне со всей Скандинавией[75].

Даже папа не спешил помочь. Он уже призвал к крестовому походу против Фридриха II, к которому присоединились многие германские бароны, и предпочел бы, чтобы Людовик помог ему самому. Но Людовик отказался. Тогда король Франции попросил поддержки у императора. Фридрих посодействовал обеспечению французских войск кораблями и провизией из Генуи и Сицилии, но сам не присоединился, будучи слишком занят борьбой против собранных папой германских сил. Кроме того, Фридрих был добрым другом султана Египта — настолько добрым, что не преминул предупредить султана о замыслах Людовика и тайно держал его в курсе перемещения французских войск.