Собственно, неравномерное распределение любви встречается повсеместно. Разумеется, принято считать, что родители – если они, конечно, хорошие люди – ко всем детям относятся одинаково, никого не выделяя. Но в реальной жизни так, разумеется, не бывает. То есть «никого не выделяют» еще встречается, а вот насчет любви… Сердцу, как известно, не прикажешь, любовь не есть акт волевого усилия. Малейшие различия внешности и поведения приводят к весьма значительной разнице в отношениях. Иногда до такой степени значительной, что вообще поверить трудно. Так, одна милая, интеллигентная, очень добропорядочная семейка сдала в детдом – точнее, в дом малютки, потому что от ребенка отказались, едва родив, – девочку лишь потому, что она появилась на свет темноволосой, а в семье, дескать, все светленькие. Они искренне считали, что ребенка им в роддоме подменили – поэтому заберите! – это, разумеется, куда проще, чем принять то, что ребенок не совсем соответствует ожиданиям (нередко подсознательным) родителей. И волосы не того цвета – лишь самый дикий пример. По большей части перекосы не столь вопиющи, поэтому их стараются не замечать. Все словно бы дружно делают вид, что родительская и вообще родственная любовь всегда распространяется поровну, что мир устроен справедливо.

Но ведь ясно же, что справедливость мироустройства – миф, и никакого такого равенства в природе не существует. Да и сами люди старательно культивируют всевозможные сравнения, а значит, и неравенство. Ну, скажем, это вечное «ты кого больше любишь – маму или папу?» или «Танечка у нас вся в папу, а Ванечка весь в маму». Ну и стоит ли удивляться, что неравенство цветет пышным цветом? Кстати, одна из причин такого отношения – банальное человеческое тщеславие.

Мама всю жизнь восхищалась балеринами и потому изо всех сил пихает в балет дочку, которой больше всего нравится, к примеру, возиться с животными, – и она, если не удастся поперек маминых амбиций реализовать это стремление, будет потом уже своих детей пытаться приохотить к биологии, ветеринарии или там верховой езде. Или вот эта мода на большой теннис. Почему все стараются пропихнуть детишек именно в эту секцию? Да потому, что теннисисты «получают аграменные деньжищи, вы что, это всем известно». Родители почему-то убеждены, что, во-первых, миллионы – это главное в жизни (хотя на самом деле главное – это удовольствие, которое человек получает, а уж от миллионов или от выращивания орхидей, это как фишка ляжет), во-вторых, что именно их чадо непременно выиграет Большой шлем и вообще возглавит все мировые рейтинги (что тоже, мягко говоря, случится далеко не наверняка). Стремление же пропихнуть каждую девочку в модельный бизнес вообще доходит до маразма. Ведь действительно чуть не каждую, то есть – миллионы девочек! Хотя топ-моделей во всем мире, ладно, если сотня. Но ведь все при этом уверены, что уж им-то непременно повезет, уж они-то непременно ухватят эту самую Птицу счастья. Хотя и объективных причин к этому обычно нет, да и Птицы счастья у родителей и их детей частенько очень разной породы.

Ну и, само собой, если ребенок хоть немного не соответствует возлагаемым на него надеждам, начинается: ох, горе мое, куда ты годишься, все дети как дети, а ты…

Почему Анжелу выделяли с малолетства, сказать сложно. Но, когда девочки немного подросли, отец уже завоевал более-менее прочное положение в бизнесе и собирался укреплять его и дальше. И роль наследницы империи (ведь должна же в итоге бизнес-усилий появиться бизнес-империя, как же иначе) была возложена на Анжелу как-то сама собой. Поэтому в нее вкладывали максимум средств и усилий, в то время как Настя оставалась предоставлена самой себе. Ибо старшая – Старшая, она достойна возглавить фамилию, она справится, а младшая – а кто ж ее знает, скорее всего, едва ли.

Всеобщее убеждение – страшная вещь, как поглядишь. В русском языке есть грубоватая, но точная поговорка: если человеку постоянно твердить, что он свинья, он захрюкает. И если кому-то изо дня в день твердят: ты можешь, он, скорее всего, действительно сможет, о чем бы ни шла речь. Повторение же бесконечного «у тебя все из рук валится» приводит к тому, что человек начинает регулярно спотыкаться на ровном месте.

Вернемся, однако, к нашим девочкам. Относились к ним, повторю, по-разному. Причем буквально с первых дней их жизни. Да, обе они были желанными детьми, но на этом сходство заканчивалось.

Анжела появилась на свет в чудесный летний день, Настя, годом позже, – мрачной октябрьской ночью, под грохотание поздней осенней грозы и завывание ураганного ветра. В результате Марине первые роды показались легкими и быстрыми, а вторые – затяжными и очень болезненными, хотя объективно дело обстояло скорее наоборот. Рожая Анжелу, Марина чувствовала сильнейшую эйфорию – первый ребенок, долгожданный, ура-ура-ура, и вся природа радуется вместе с нами, да здравствуем мы! А эйфория, как известно, сильнейшее болеутоляющее. Ну а во время вторых родов все было уже привычно, никакого особенного восторга не чувствовалось, да еще и ночь, и буря за окнами воет на все лады, жутко. Ну как тут не счесть все это дурным предзнаменованием? Тем более что у женщин во время беременности и после родов психика частенько теряет устойчивость.

Действительно трудно сказать, с этих ли пустяковых, в сущности, обстоятельств началось в их семье неравное распределение любви, но – началось. Причем не то чтобы Марина невзлюбила младшую дочь. Заботилась она о девочках поровну, не выделяя и не обделяя ни одну, ни другую. Но вот тепла – то есть того, что не измеришь никаким термометром, – тепла Насте доставалось явно меньше.

Мог ли Андрей, столь прозорливый в бизнесе, способный видеть насквозь мотивы и стремления своих партнеров, конкурентов и подчиненных, не видеть этого разделения? Как ни странно, мог. Проницательный руководитель, глядя на своих домашних, бывает, оказывается чуть ли не слепым. Гениальные врачи, случается, «просматривают» серьезные болезни у себя или у своих близких. Недаром же в медицине считается, что ни один врач не должен лечить своих родных. Взгляд слишком туманится эмоциями, какая уж тут проницательность.

Мог ли Андрей видеть семейную «рознь» и пустить все на самотек? Да тоже мог. Он словно бы разделил мысленно сферы влияния. Ему – внешняя «политика», он обеспечивает семье достаток, его дело – заботиться о том, чтобы хватало на все: и на необходимое, и на «баловство» (конфета иногда бывает важнее куска хлеба). Маринино же влияние сосредотачивалось внутри дома.

Можно сколько угодно рассуждать о том, что принцип Kinder, Küche, Kirche ограничивает и потому унижает женщину. Но рассуждают так обычно те, кто не понимает, что поддержание огня в домашнем очаге – это тоже работа, которая не проще, не легче и тем более не хуже всякой другой. Ведь, по сути-то дела, это одна из самых важных человеческих работ. Можно прожить без автомобилестроения или без телевидения, а вот без домоводства не проживешь. И к тому же есть немалое количество женщин, для которых роль домохозяйки и матери – источник не только удовольствия, но и гордости. Марина была – ну, или по крайней мере стала – именно такой. И Андрей отдал семейный руль в ее руки. А раз уж отдал, значит, вмешиваться и дергать руль в соответствии со своими соображениями и представлениями – последнее дело. Да и надо ли? Рознь – слишком сильное слово, внешне-то ведь все было прекрасно.