«Жеманницы» создавали свой собственный культ, отвергая брак, который положил бы конец их свободе. К тому же «порядочная женщина», как тогда говорили, «должна была быть постоянно либо беременной, либо недавно родившей» [18]. Анри д'Арамиц, отслужив в мушкетерах пятнадцать лет, в 1650 году женился на Жанне де Беарн-Бонасс и вернулся на родину В первые же четыре года в их семье один за другим родились четверо детей: два мальчика (Арман и Клеман) и две девочки (Луиза и Мадлен).

Многие аристократки боялись скончаться родами (что в те времена случалось довольно часто), и маркиза де Севинье в своих письмах упрекает дочь за то, что та чересчур ответственно относится к исполнению супружеского долга.

Таким образом, все радости любви дворяне могли себе позволить либо до брака, либо вне его. Нередко они жили на два дома. Например, племянник королевского министра Эдуард де Кольбер, маркиз де Вилласер, будучи женат и имея детей, открыто жил с Нинон Ланкло, которая родила ему двух сыновей. При этом многоженство официально каралось смертью или ссылкой на галеры.

Мушкетеры в большинстве своем женились лет под сорок, когда «жизнь кончена». Брат д'Артаньяна Поль де Кастельмор пошел под венец в пятьдесят восемь лет и через год овдовел: его жена скончалась, родив слабенькую девочку, которая тоже умерла через двенадцать дней. Сам д'Артаньян обзавелся семьей в сорок восемь лет, да и то был мужем и отцом лишь на бумаге; Исаак де Порто – в сорок один год, причем его жена была немногим младше. По этой причине мушкетеры не успевали (а может, и не желали) обзавестись многочисленным потомством. У Тревиля было два сына, которые сами так и не женились; у «Портоса», дожившего до девяноста пяти лет, и у д'Артаньяна – тоже два.

Развод был делом почти небывалым, однако предусмотренным законом. Основанием для расторжения брака могла стать супружеская измена (примечательно, что церковное право допускало раздельное проживание супругов в случае измены мужа, а гражданское – в случае измены жены) или доказанный факт того, что «брак не был свершен»: Церковь продавала подтверждающие это документы зажиточным парам, проведя постыдное и не всегда честное расследование. Добиться полного расторжения брака (чтобы жениться или выйти замуж повторно) было крайне сложно, поскольку требовалось разрешение Рима; доступным оставалось раздельное проживание и владение имуществом: этим правом воспользовалась супруга д'Артаньяна через шесть лет после свадьбы.

В XVIII веке говорили, что в жизни женщины должны быть трое мужчин: муж, милый друг и неважно кто. Услугами парижских своден пользовались не только мужчины, но и женщины: знатные дамы охотно отдавались неотесанным мужланам, лишь бы те были способны доставить им удовольствие, а потом с помощью тех же содержательниц притонов избавлялись от последствий этих удовольствий. В этих дамах уже не было почти ничего от «прециозниц»: по замечанию современника, «грубые ругательства звучат повсеместно, и даже дамы ругаются, как извозчики; при дворе это признак хорошего тона».

И тем не менее даже в тот век грубых страстей и циничного расчета можно было встретить чистую и романтичную любовь, только о ней не принято было говорить – чтобы не стать предметом насмешек.

После голландской кампании Людовика XIV большую популярность приобрела песенка «Рядом с моей милой так приятно спать» на слова Жубера, в которой молодая жена сокрушается о муже, ушедшем на войну:

Эта песня, с которой солдаты уходили на фронт, впоследствии стала свадебной, играя роль заклинания, чтобы отвести беду и залучить, хоть ненадолго, в свой дом счастье.

Реформа армии: борьба с приписками, укрепление дисциплины. – Пайки. – Первые подвиги мушкетеров. – Осады. – Сражения. – Тактика кавалерии. – Пленные. – Фонтенуа: последняя битва

«Нет другого народа в мире, столь мало способного к войне, как наш. Легкомыслие и нетерпение, которые он проявляет в малейших трудах, суть два принципа, кои, к моему великому сожалению, лишь подтверждают это предположение, – писал Ришелье в своем «Политическом завещании». – Упорство в труде и невзгодах – качества, необходимые на войне, – встречаются среди французов крайне редко».

Кардинал-министр придавал большое значение реформе армии, в которой нуждалась Франция для проведения его амбициозной внутренней и внешней политики. Если в 1610 году в войсках насчитывалось всего пятьдесят тысяч человек, то в 1635-м – уже сто тысяч, а в 1б40-м, переломном для франко-испанской кампании, – двести тридцать восемь тысяч.

Все воинские чины, включая капитанские и полковничьи, были продажными. На вербовку солдат для пополнения рот и полков офицеры получали определенную сумму денег из казны. Контроля за расходованием этих средств не было, и офицеры грели руки на «мертвых душах», представляя во время смотров «статистов» вместо рекрутов. Дезертирство было им только на руку, позволяя присвоить жалованье солдат. Приписки были ужасающими: вместо заявленных пятнадцати тысяч человек налицо оказывалось восемь-десять тысяч. Как командиры и военачальники офицеры тоже оставляли желать лучшего: возможно, они были храбрецами, но не стратегами и тактиками.

В войсках не существовало интендантской службы и санитарных рот. Чтобы поставлять солдатам хлеб, а лошадям фураж, король заключал сделку со «снабженцами», которые его обворовывали и не соблюдали условий договора. Солдаты часто голодали и ходили в лохмотьях. Раненым некому было оказывать помощь; первый военный госпиталь был основан только в 1639 году.

Регулярной армии не было. Когда виконту де Тюренну (1611 – 1675) было пятнадцать лет, отец купил ему пехотный полк (таких военачальников, как этот юноша, называли «полковниками в слюнявчиках»). Годом позже полк был распущен королевским ордонансом, и Тюренн четыре года служил простым солдатом, пока снова не стал полковником. К тридцати двум годам он был уже маршалом Франции.