— А деньги у него есть?

— Как будто хватает. У него есть небольшой бумажник. Тут как будто все в порядке. После того как мы купили ему чемодан (у него с собой не было никаких вещей, и я подумал, что ему следует купить чемодан — чтобы удовлетворить миссис Ричмен) — мы расположились наверху и просто и прямо побеседовали о мире, и о том, что с ним надо сделать. Очень поучительно.

Бобби подложил себе еще картофелю.

— И что же с ним будет сделано?

— Дайте сообразить, — сказал Бобби. — Привлекательная такая программка. Довольно в духе лейбористской программы, только проще и исчерпывающе. Различие между богатыми и бедными полностью отменяется. Женщины освобождаются от неравенства. Войн больше не будет. Он всякий раз добирается до корней проблемы.

— Если это корни, — сказал Билли.

— Но ведь весь вопрос, как это сделать? — спросила Тесси. — Ведь мы же все с этим согласны — в теории.

— В теории, да, — сказал Бобби. — Но не в реальности. Если бы все действительно хотели уничтожить различия между богатыми и бедными, найти способ было бы легче легкого. Всегда есть способ, как сделать что-то, если у тебя, хватает желания. Но на самом деле никто этого делать не хочет. Во всяком случае, не так, как мы хотим есть. Люди хотят всякой всячины, но желать, чтобы больше не было бедных и богатых, — это не настоящее желание, а просто благочестивые пожелания. И то же и с войной. Мы не хотим быть бедными и не хотим испытывать страдания и тревоги из-за войны, но это совсем не то, что желать, чтобы с этим было покончено. А он хочет покончить с ними.

— Но как он думает за это взяться? — спросил Билли.

— Это все еще несколько неясно. По-моему, будет нечто вроде Проповеди. Он наверху сейчас как раз это продумывает. Кажется, он думает, что он должен призвать к себе учеников, последователей. Затем, по-моему, он намерен отправиться в Вестминстер и занять место спикера на мешке с шерстью или что-нибудь такое. Это же спикер сидит на мешке с шерстью? Или лорд-канцлер? В любом случае предстоят демонстрации — в огромном и полном достоинства масштабе. Люди забыли древние простые законы, говорит он. Но он теперь их припомнил, они всплыли в его памяти, и скоро их вспомнят все — великие древние истины: справедливость, вера, послушание, взаимная поддержка. Как было в Древнем Шумере. В Древнем Шумере, краю грез, знаете ли. Милый старый Золотой Век. Он явился напомнить людям о подлинном в жизни, о том, что все позабыли. А когда он напомнит, все вспомнят. И будут хорошими. Вот так, Тесси! Надеюсь, это подействует на Сьюзен, но я не так уж уверен. У меня такое чувство, что Сьюзен способна разделаться с любым Золотым Веком, который они затеют, минут за пять, но, может быть, я к ней немного пристрастен.

— Тем не менее по-своему это замечательно, — сказал Билли.

— Так и он по-своему замечателен. Сидит, смотрит на тебя, личико такое круглое и наивное, и рассказывает тебе все эти вещи. А если принять, что он Владыка Мира, так они вполне разумны и хороши. Сидит перед развернутой на столе картой мира. Я осмелился предположить, что ему понадобится большое число подчиненных ему правителей и начальников. «Они появятся, — говорит он. — С этих пор все посты будут занимать, все обязанности исполнять только подходящие люди. Слишком долго этим пренебрегали. Пусть каждый человек делает то, для чего он подходит лучше всего. Тогда все будет хорошо».

— Ну, и когда он начнет? — спросил Билли.

— Да в любой момент. Не думаю… — выражение Бобби стало взвешивающим. — Я не думаю, что он предпримет что-либо в ближайшие день-два. Я указал ему, что он должен обдумать свои демонстрации очень тщательно, прежде чем приступить к ним, и он был как будто склонен согласиться. Некоторые ошибки, говорит он, уже были допущены, но какие, мне узнать не удалось. Видимо, завтра он только намерен спокойно, но решительно обозреть Лондон с Монумента и с купола Святого Павла. Кроме того, он хочет понаблюдать своих подданных на улицах, вокзалах, и еще повсюду, где скапливаются люди. Пелена спала с его глаз, объясняет он, и теперь, когда он знает, что он — Владыка Мира, ему стало ясно, насколько тяжела и неудовлетворительна жизнь каждого человека. Его собственная жизнь была страшно неудовлетворительной и полной разочарований, пока он не пробудился и не осознал величия своей судьбы.

— Но какой была его жизнь? — спросила Тесси.

— Я попытался выяснить. Но, наверное, он уловил жадность в моем голосе и сразу замкнулся. Прилавок в мануфактурной лавке? Молочный фургон?

— Но, Бобби, — воскликнул Билли укоризненным тоном человека, который возражает против полной бессмыслицы, — он же взялся откуда-то!

— Верно, — сказал Бобби. — И это откуда-то, конечно, его ищет. Но не все и не всегда можно ускорить. А пока я считаю нашим святым долгом присматривать за ним, следить, чтобы он не стукнулся слишком сильно и не попал не в те руки… Пока кто-нибудь не явится за ним… Не вставай, Тесси, ты же устала.

И Бобби вскочил и начал менять тарелки и блюда, а Билли предался глубоким размышлениям о проблеме их нового соседа наверху.

Вскоре он улыбнулся и покачал головой с мягким неодобрением.

— Бобби это устраивает в самый раз, — сказал он Тесси. — Всякий раз, когда ему следовало бы сидеть у себя в комнате и писать этот его роман, он будет торчать наверху и болтать с этим… как его?.. с Саргоном.

— Накапливать материал, — поправил Бобби от буфета, где он перекладывал персиковый компот из банки в стеклянную вазу. — Накапливать материал… Даже паук не соткет паутину из пустого живота. Тесси, ты просто потеряла сливки или переставила так, чтобы я не сумел их найти? Ладно! Вот они.

8

Будем откровенны: у Саргона были свои сомнения.

Не всегда. Бывали периоды, когда его фантазия бушевала и возносила его высоко над малейшей тенью сомнения. И он был всем, чем только мог пожелать быть. Тогда мистер Примби бывал почти забыт. Но выпадали моменты, наступали фазы, когда он улавливал скрытое ледяное убеждение, что он все-таки мистер Примби, мистер Примби, совсем недавно из прачечной «Хрустальный пар», притворяющийся перед собой пока успешно, но скоро, возможно, ему это перестанет удаваться. Холодный душ сомнений даже вынуждал его уговаривать себя, логично разубеждать. Он обсуждал с собой этот вопрос — откровенно, беспристрастно. Разумеется, никакого обмана в этом сеансе не было, не могло быть. «Говорил мне то, чего никто, кроме меня, не мог бы знать, — повторял он. — На этом я строю мою веру».

Он знал, что Кристина-Альберта на самом деле не уверовала. И бежал он от нее как раз из-за этого обличающего скептицизма. Она задавала вопросы — громящие, сокрушающие вопросы, и она говорила «хм». Неприлично говорить «хм» всемирным императорам. Если бы он начал поститься, впал бы в транс, она, уж конечно, встала бы рядом с ним, сказала «хм» и все испортила. Ну, как бы то ни было, на время он от этого избавился. Но бежать от сомнений было мало. Великое открытие грозило сойти на нет. Он нуждался в подкрепляющем присутствии ученика. Ему требовались помощь и подтверждения его правоты.