— Маловероятно. Как видите, он привык пользоваться задней дверью. Он мог, уходя, запереть ее на замок, но не на засов.

— А может, все-таки Берт запер — еще раньше?

— Вы так и будете упорствовать в своих заблуждениях, мой мальчик? Где он тогда спрятал тело? Даже подземный ход — место не слишком надежное. Нет… И все же я довольна нашей сегодняшней работой. Мы продвигаемся к разгадке.

— Вы попросите полицию проверить слова Йорка насчет кино?

— Вряд ли.

— А если он и не ездил? Уж больно он волновался, когда расписывал, как Кора его отпустила. Может, он был дома, когда она вернулась, и он принял ее за привидение, задушил…

— И спрятал тело в подземном коридоре, а потом отнес на кладбище, так, что Берт не заметил, а потом выкопал Мэг Тосстик, положил в гроб Кору, а тело Мэг отнес на берег и бросил в воду и…

— Вы мне голову морочите! — догадался я.

— Ни в коем случае! — с насмешливым негодованием воскликнула она.

— Думаете, Фостер Вашингтон Йорк не смог бы разобраться с трупами?

Миссис Брэдли гукнула и похлопала меня по спине.

В тот вечер, когда все ушли спать, мы долго говорили с Дафни. Посреди разговора она вдруг вскочила: ей послышались какие-то звуки за окном. Я засмеялся и сказал, что это цветок постукивает о стекло. Дафни возразила. Я подошел к окну и отдернул занавеску. Снаружи к окну прижалось чье-то лицо. Я, наверное, вскрикнул. Во всяком случае, нечего и говорить, испугался. Дафни завизжала. На шум прибежал старый Куттс. Мы вышли наружу и спросили, кто там. Дафни пряталась за нашими спинами. Оставаться в комнате она боялась.

Это оказался Фостер Вашингтон Йорк. Бедняга, не в силах вынести мысли о том, что в его доме произошло убийство, пришел просить убежища. Мы не знали, как с ним быть. В конце концов поставили для него в комнате Уильяма раскладную кровать, а самого Уильяма переселили ко мне. Я, нечего и говорить, был не в восторге, да и Дафни это событие спокойствия не прибавило, но бедняга пребывал в таком отчаянии, что мы решили с ним не спорить и оставить до утра.

Ночью я проснулся: за тонкой стенкой стонал и молился Фостер. Бедняга, видно, дошел до ручки. Как подумаешь, какого страху он натерпелся! Нечего и говорить, глупо и смешно подозревать такого в убийстве. У него не хватило бы духу. Приятно было знать, что в Солтмарш есть кто-то еще, кроме меня, кому не хватило бы духу убить Кору Маккенли.

При таком-то интересном стечении обстоятельств миссис Гэтти решила взяться за старое. Представляю, как расстроилась миссис Брэдли. Первые вести о ее выходках принес нам юный Уильям.

Мы с Дафни сидели вдвоем в столовой и разглядывали каталог мебели и обоев. Миссис Куттс — вот радость! — была на заседании благотворительного комитета, а сам Куттс — на футбольном матче.

— Слыхали, чего? — крикнул Уильям, врываясь в столовую. — У старушки опять мозги поехали. Мы ее по всей деревне искали. Достала где-то острый прут — каким быков погоняют — и ткнула им старину Брауна прямо в тыльное место!

— Какая старушка? — изумленно спросил я, подумав почему-то про миссис Брэдли.

— Миссис Гэтти! — Уильям был потный, грязный и довольный. — Говорит, она санитарный инспектор: ходит и проверяет, правильно ли хранят уголь.

— Санитарный инспектор?

— Ага. Обвинила старика Лори в том, что он держит уголь прямо в ванне, и не ушла, пока он ее не провел и не показал. — Уильям хихикнул. — Постояльцы пользуются ванными на втором этаже, а Лори — на первом, вот она, наверное, и подумала, что они совсем не купаются. Старик сказал, он всегда мокнет в ванне часа по два, а его жена подтвердила. Миссис Гэтти выдала ему свидетельство за подписью «Уильям Эварт Гладстон», и Лори обещал повесить его в рамочку. А она теперь ходит и проверяет у всех уши — чистые ли! — Уильям аж подвизгивал от радости. — Вот бы она проверила уши у тети Кэролайн!

Дафни даже не улыбнулась.

— Знаешь, Ноэль, дело-то очень скверное. Раньше она просто казалась смешной, но из-за этой ужасной миссис Брэдли стала гораздо хуже.

Видимо, так оно и было. Перед последними выходками миссис Гэтти бледнели даже убийства. Старая мания сравнивать людей с животными расцвела в ней с новой силой. Берта, который влез на дерево, чтобы снять застрявшего там котенка, она назвала бурым медведем и, насадив на острие зонтика булочку, протянула ему. Маргарет Кингстон-Фокс она назвала нежной ланью, а финансиста Бернса упрямо величала «леди Клер», да еще предложила ему воткнуть в прическу хризантему, так как розы, мол, уже отцвели.

Будь это кто-то другой, мы, нечего и говорить, решили бы, что нас разыгрывают, но миссис Гэтти мы знали уже давно. Как-то утром она увязалась за мной, проводила через всю деревню, причем блеяла по-овечьи, а потом — к большой радости бегущих мимо школьников (была суббота) — во весь голос заявила, что я переменился к лучшему. Поскольку раньше она сравнивала меня с козликом, то, наверное, намекала на библейских агнцев и козлищ. Я пустился наутек, а вослед мне неслись детские счастливые вопли и надсадное блеяние миссис Гэтти.

С миссис Брэдли мы встретились в понедельник, и я посочувствовал ей по поводу того, что ее лечение не принесло результатов. Она по своему обычаю фыркнула и сообщила, что Кэнди непременно освободят. Возможно, ему придется пройти медицинское обследование.

— А теперь, мой мальчик, — любезно произнесла она, — я могу прочесть в клубе лекцию.

Вид у меня, нечего и говорить, был озадаченный. Да, я как-то пересказал ей основные положения одной из своих лекций — про сэра Роберта Уолпола, если не ошибаюсь, но совершенно не мог припомнить, чтобы просил ее прочесть лекцию. Наверное, я сделал это по рассеянности… Словом, прокашлявшись, дабы заполнить неловкую паузу, я постарался как можно сердечнее выразить радость, и удовольствие, и благодарность.

— А когда? — спросил я, внутренне трепеща.

— Когда у вас лекции?

Разговор происходил в понедельник. Да, именно. А в следующую пятницу в деревню вернулся Боб Кэнди — и стал героем дня. Миссис Брэдли за свой счет отправила его — в сопровождении Мейбл Пьюзи и ее брата — в Кент, чтобы он отдохнул. Один тамошний землевладелец, знакомый миссис Брэдли, пообещал потом найти ему работу. Так и вышло, и, насколько я знаю, для Боба все кончилось хорошо.

— Лекции — в среду, — сказал я.

— Значит, на той неделе в среду.

— А… тема? — спросил я, затаив дыхание.

— Ах да, тема. — Миссис Брэдли как будто немного растерялась. — Разумеется. Тема… Как по-вашему — заинтересует ли их тема «Эго и либидо»?

Слегка потрясенный, вспотевшей рукой я подергал воротничок.

— Или нет. Слишком примитивно, — заявила она. — А что, если «Гордость и предубеждение в свете понятия расовой чистоты»?