Мы сворачиваем в мрачный узкий переулок, сюда почему-то яркое солнце не забирается. Мукеш показывает на ряд стоящих девчонок в лохмотьях.

– Проститутки, – сообщает он.

Мы останавливаемся в конце переулка. Я оглядываюсь на проституток. Некоторые из них младше меня, их глаза пустые, мне становится стыдно. Мукеш показывает на низкое панельное строение с вывеской на витиеватом хинди, дублированной печатными латинскими буквами.

– Вот, мы пришли, – сообщает он.

Я читаю название. «МИТАЛИ». Смутно знакомое слово.

– Что это такое? – спрашиваю я.

– Клиника твоей мамочки, разумеется, – говорит он.

– Клиника Яэль? – Я встревожен.

– Да, я решил, что надо к ней заехать.

– Но… – Я, заикаясь, ищу повод сбежать. – Сегодня же воскресенье, – заканчиваю я, словно день недели может представлять собой какую-то проблему.

– У болезни нет выходных. – Мукеш показывает на небольшую чайную на углу. – Я подожду тебя там. – И уходит.

Я с минуту стою перед клиникой. Одна проститутка – на вид девчонка не старше тринадцати лет – направляется в мою сторону, меня охватывает ужас от мысли, что она может принять меня за клиента, так что я толкаю дверь. Она распахивается, чуть не ударив сидящую на корточках женщину. Здесь полно народу с самодельными повязками, вялыми младенцами, некоторые спят на деревянных поддонах прямо на полу. Другие сидят на ступеньках бетонной лестницы, зал ожидания тоже забит, пришедшим действительно тут приходится ждать.

– Вы Уиллем? – На меня из-за стеклянной перегородки смотрит суровая индуска в белом халате. Через пару секунд она открывает дверь в приемную. Я чувствую, что все обращают взгляды на меня. Женщина говорит что-то на хинди или маратхи, все молча начинают кивать, и я снова вижу, что страждущие не только страдают, но и ждут.

– Меня зовут доктор Гупта, – говорит она, голос у нее энергичный, деловой, но теплый. – Я работаю с твоей матерью. Пойду найду ее. Чай будешь?

– Нет, спасибо. – У меня возникает отвратительное ощущение, что это какой-то розыгрыш, и все, кроме меня, в курсе.

– Хорошо. Тогда подожди тут.

Она заводит меня в небольшую комнатушку без окон, в которой стоит сломанная каталка, и меня ударяет волна воспоминаний. Последний раз я был в больнице в Париже. До этого – в Амстердаме. Яэль рано утром позвонила мне в общагу и сказала, что надо прийти. Браму очень плохо.

Я не понял, к чему такая срочность. Я видел его меньше чем за неделю до этого. Он был не в форме, горло разболелось, но Яэль лечила его, как обычно, отварами и тинктурами. У меня в тот день был экзамен. Я спросил, нельзя ли попозже.

– Собирайся сейчас же, – ответила она.

Когда я добрался до больницы, Яэль жалась в углу, а трое врачей – обычных, со стетоскопами и серьезными лицами – встали вокруг меня мрачным кружком и объяснили, что Брам подхватил редкий штамм стрептококка, и теперь у него септический шок. Почки уже отказали, печень тоже на грани. Они делают все, что могут, диализ, мощнейшие антибиотики, но пока это не дает результатов. Мне надо готовиться к худшему.

– Ничего не понимаю, – опешил я.

Они в общем-то тоже ничего не понимали.

– Такое случается один раз на миллион, – это все, что они могли сказать. Статистика очень радующая, когда этот один раз случается не с тобой.

Это все равно что узнать, что мир состоит из легко рвущейся паутины и ты всецело зависишь от милости судьбы. Брам всю жизнь столько говорил о случайностях и совпадениях, и все равно для меня это осталось непостижимым.

Я ждал, что Яэль, всемогущая Яэль, вмешается, удержит его, позаботится, как бывало всегда. Но она просто молчала, вжавшись в угол.

– Сделай что-нибудь! – заорал на нее я. – Ты должна ему помочь.

Но она ничего не сделала. Не могла. И через два дня Брама не стало.

– Уиллем.

Я оборачиваюсь. Пришла Яэль. Мне она постоянно кажется страшной, но на самом деле она крошечная, едва до плеча мне достает.

– Ты плачешь, – говорит она.

Я касаюсь рукой лица и понимаю, что оно мокрое от слез. Ужасно, что я так. Перед ней. Я отворачиваюсь. Мне хочется сбежать. Из клиники. Из Индии. К черту съемки. К черту отложенный перелет. Купить новый билет. Необязательно в Амстердам. Куда угодно отсюда.

Она дотрагивается до меня, поворачивает к себе лицом.

– Уиллем. Расскажи, почему ты потерялся?

Эти ее слова, то есть мои слова, повергают в шок. Она запомнила.

Но как я ей отвечу? Как ответить, если я потерян все последние три года? Это куда дольше, чем я ждал. Я постоянно вспоминаю еще один рассказ Брама, в общем довольно ужасный, о тех временах, когда Яэль была девчонкой десяти лет. Саба повел ее в поход в пустыню. Они отправились вдвоем. Когда солнце начало опускаться, Саба сказал, что сейчас вернется, и оставил ее со списком действий, как вести себя в чрезвычайной ситуации – он всегда вынуждал ее составлять их, чтобы быть готовой ко всему. Яэль перепугалась до полусмерти, но благодаря спискам знала, что делать. Она разожгла костер, приготовила ужин, разбила лагерь, отгородила территорию. На следующий день появился Саба, она закричала: «Как ты мог бросить меня одну?» А Саба ответил: «Я тебя не бросил, я все это время наблюдал. Я тебя готовил».

Почему она меня не подготовила? Почему не рассказала о законе вселенского равновесия, почему мне пришлось выучить его на собственной шкуре? Может, тогда бы я так по всему не тосковал.

– Я скучаю… – начинаю я, но слова не идут.

– Ты скучаешь по Браму, – говорит она.

Да, конечно же. Я скучаю по отцу. И по деду. И по дому. И по матери. Но дело в том, что мне почти целых три года удавалось не думать о них всех. А потом я провел день с девчонкой. Всего один день. Я смотрел, как она спит под бегущими по небу облаками, и дышит так мирно, что я и сам уснул. Я на день как будто оказался под ее защитой – и я до сих пор чувствую, как она держит меня за руку, пока мы несемся по улице от скинов, в которых она швырнула книгу. Она стискивала меня так крепко, что мне казалось, будто мы с ней один человек, а не двое разных. На целый день она одарила меня своей щедростью – поездка на барже, часы, честность, готовность признать свой страх, готовность демонстрировать отвагу. Казалось, что она отдала мне всю себя, и я каким-то образом в итоге дал ей то, о существовании чего даже не подозревал. А потом она пропала. И лишь на следующий день после того, как она наполнила меня, я осознал, каким пустым был до этого.

Яэль не сводит с меня глаз.

– По кому ты еще скучаешь? – спрашивает она, словно уже знает ответ.

– Не знаю, – на миг кажется, что она расстраивается, как будто я просто отказываюсь рассказывать, но ведь дело не в этом, я не хочу ничего больше от нее скрывать. Так что я поясняю. – Я не знаю ее имени.