— Холден у нас. Он и его команда уцелели и находятся или скоро окажутся в расположении АВП. Вы меня понимаете, детектив? Видите, к чему я? Я могу расследовать это дело, потому что у меня есть средства. А вы не смогли даже выяснить, куда девалось ваше снаряжение.

Это была пощечина. Миллер уставился на свои ботинки. Он нарушил данное Доузу слово прекратить расследование, и до сих пор тот об этом не упоминал. Очко в пользу оперативника АВП. Кроме того, если Холден действительно в распоряжении Доуза, Миллеру нечего и думать получить доступ к материалам допроса. Шаддид заговорила с необыкновенной мягкостью.

— Сегодня произошло три убийства. Взломано восемь складов, возможно, одной и той же бандой. Шесть человек госпитализированы с нервным расстройством после применения кустарного псевдогероина. Вся станция на грани срыва, — сказала она. — Вы можете принести много пользы здесь, Миллер. Ступайте, изловите сколько-нибудь негодяев.

— Конечно, капитан, — сказал Миллер, — не сомневайтесь.

Мусс склонилась над своим столом, поджидая его. Она сидела, скрестив руки, глядя на него с такой же скукой, с какой рассматривала труп Сантоса на стене.

— Новая подлянка? — спросила она.

— Угу.

— Рассосется, дай срок. Я взяла на нас одно убийство. Счетоводу «Наоби-Шерс» со средних уровней проломили голову в баре. Выглядит забавно.

Миллер достал свой ручной терминал и заглянул в базы. Он думал о другом.

— Эй, Мусс, — сказал он, — у меня вопрос.

— Давай.

— На тебе дело, которое ты предпочла бы не раскрывать. Что будешь делать?

Его новая напарница нахмурилась, склонила голову набок, передернула плечами.

— Сплавлю другому, — сказала она. — У нас в «преступлениях против детей» был такой тип. Если мы знали, что извращенец — из полицейских осведомителей, всегда отдавали дело ему. Никто из наших ни разу не попался.

— Угу, — промычал Миллер.

— Если на то пошло, то же самое я проделаю, если хочу сплавить паршивого напарника, — продолжала Мусс. — Знаешь, как это бывает. Кто-то, с кем никто не хочет работать. Характер дерьмовый, или изо рта воняет, или еще что, но ему нужен партнер. Тогда я выбираю парня, который, возможно, и был когда-то хорош, но после развода стал заглядывать в бутылку. Он еще считает себя крутым и ведет себя соответственно, но вот справляется не лучше других. Ну и сплавляешь ему дерьмовые дела. И дерьмовых партнеров.

Миллер закрыл глаза. Живот скрутило.

— Что ты натворила? — спросил он.

— Чтобы попасть к тебе? — подхватила Мусс. — Один из старших ко мне приставал, и я его пристрелила.

— И влипла.

— Еще как. Слушай, Миллер, ты же не дурак, — сказала Мусс. — Сам должен был понять.

Ему давно следовало понять, что он стал на станции притчей во языцех. Парень, который когда-то был хорош. Но сорвался.

Нет, он не знал. Он открыл глаза. Мусс не выглядела ни довольной, ни огорченной, ни отчаянной. Для нее это была просто работа. Смерти, ранения, увечья. Ей все равно. Все равно, как прожить еще день.

— Может, не стоило тебе его отшивать, — сказал Миллер.

— А ты не так плох, — ответила Мусс. — Он еще был черноволосый. Терпеть не могу брюнетов.

— Рад слышать, — сказал Миллер. — Пойдем, послужим закону.

— Ты пьян, — произнес ублюдок.

— Я коп, — ответил Миллер, тыча пальцем в воздух. — Со мной не шути.

— Знаю, что ты коп. Ты три года захаживаешь в мой бар. Это же я, Хасини. А ты пьян, приятель. Серьезно и опасно пьян.

Миллер огляделся. И впрямь, он в «Голубой Лягушке». Как он сюда попал, не помнил, однако он здесь. А ублюдок — и в самом деле Хасини.

— Я… — начал Миллер и забыл, что хотел сказать.

— Пошли. — Хасини обхватил его за пояс. — Здесь недалеко, отведу тебя домой.

— Который час? — спросил Миллер.

— Поздно.

Сколько смысла в одном слове! Поздно. Уже поздно. Он упустил все шансы наладить дело. В системе шла война, и никто толком не знал из-за чего. Самому Миллеру в июне исполнится пятьдесят. Поздно. Поздно начинать заново. Поздно осознавать, что много лет бежал не по той дороге. Хасини подтолкнул его к электрокару, который бар держал как раз для таких случаев. Из кухни пахло подгоревшим маслом.

— Постой, — сказал Миллер.

— Поблевать хочешь? — спросил Хасини.

Миллер обдумал это. Нет, и блевать тоже было поздно. Он шатнулся вперед. Хасини уложил его и завел моторы, они с визгом вывернули из коридора. Высоко вверху горели приглушенные светильники. Кар подскакивал на перекрестках. А может быть, нет. Может быть, вздрагивало только его тело.

— Я считал, что я хорош, — сказал Миллер. — Знаешь, все это время я считал себя хорошим копом.

— Ты такой и есть, — утешил Хасини, — просто тебе попалась дерьмовая работенка.

Миллер откинулся назад. Пластиковая дуга над колесом впилась в бок. Бок заныл, но шевельнуться не осталось сил. Он прожил день вместе с Мусс. Он сдал факты и материалы по Джули. Возвращаться в нору было незачем, и податься больше некуда.

Лампы мелькали и скрывались позади. Он задумался, каково это — видеть над собой звезды. Он никогда не поднимал взгляд к небу. От одной мысли закружилась голова. Ужас перед бесконечностью показался почти приятным.

— Есть кому о тебе позаботиться? — спросил Хасини, высаживая Миллера у норы.

— Обойдусь. Просто… неудачный день.

— Джули, — кивнул Хасини.

— Откуда ты знаешь о Джули?

— Ты всю ночь только о ней и говорил, — объяснил Хасини. — Зацепила она тебя, а?

Миллер, нахмурясь, придержался за бортик кара. Джули. Он говорил о Джули. Вот в чем дело. Не в работе. Не в репутации. Он увлекся Джули. Особый случай, задевший душу.

— Ты влюблен, — сказал Хасини.

— Да, вроде как, — ответил Миллер, когда откровение пробилось сквозь алкогольный дурман. — Думаю, влюблен.

— Беда, — сказал Хасини.

Камбуз «Тахи» был настоящей кухней, и за столом хватило бы места на двенадцать человек. Стояла тут и кофеварка, способная сготовить сорок чашек кофе в каких-нибудь пять минут, все равно, в невесомости или при пяти g. Холден вознес безмолвную благодарность раздутому военному бюджету и нажал кнопку. Пока машина мягко булькала, он едва сдерживался, чтобы не врезать по чистейшей стальной крышке.

Воздух понемногу наполнял аромат кофе, и к нему примешивался запах пекущегося хлеба, поставленного в печь Алексом. Амос в свежем гипсе ковылял вокруг стола, расставляя пластиковые тарелки и раскладывая самое настоящее, как перед богом, столовое серебро. Наоми смешивала в миске нечто, издававшее чесночный запах доброй чечевичной похлебки. При виде команды, занятой домашними делами, Холден ощутил мир и покой, столь глубокие, что немного закружилась голова.