Глубоко вздохнув и взяв букет, я вышел из машины. Возле подъезда галдела детвора о том, что невесту просто так не отдадут, если только за деньги. И большие. Пришлось делиться с ребятнёй и соседями, отгадывать всякие загадки, благо о Степановой мне ещё со школьных лет много чего помнится. Я даже помню, что у неё аллергия на герань, потому что когда Инка в девятом классе сорвала листок с подоконника в кабинете химии, растёрла и бросила перед Аней на парту, та вскочила как ошпаренная, а потом её лицо покрылось красными пятнами, и медсестра отпустила её домой.

В квартире мать невесты встретила нас объятиями и улыбкой, отец пожал руки, но заметно волновался, а мне захотелось провалиться сквозь землю.

Аня вышла мне навстречу из своей комнаты в сопровождении Снежинки и ещё какой-то девушки. Лицо прикрыто фатой, но отторжение во взгляде я ощутил бы и за километр. Янка смотрела, поджав губы. Спасибо Валику, он разрядил ситуацию, иначе уже становилось неудобно перед родителями Ани.

Я взял Аню за руку, показавшуюся мне холодной и безжизненной, и мы подошли к её родителям для благословения. Мать сказала трогательные слова, несколько раз всхлипнув, отец молча передал икону, а потом обнял обоих. Эта глубоко душевная, семейная сцена заставила почувствовать себя ещё большим чудовищем.

Белов, когда вышли на улицу, продолжал шутить. На свежем воздухе дышать стало легче. Уже приехали Макс и Шевцов. Светка тоже была здесь.

Когда сели в машину, Аня выдернула руку из моей ладони, подняла фату и отвернулась к окну. До ЗАГСА ехали молча, даже Белов на переднем сидении заткнулся, устав трещать.

Мои родители ждали нас в здании Отдела регистрации. Возле входа крутились пара фотографов, явно не из тех, кого наняли для съёмки на свадьбе.

Регистраторы приняли нас даже раньше назначенного времени. Были сказаны все традиционные в этом случае слова. Надеты кольца. Когда подошла очередь поцелуя, я откинул фату и напоролся на ледяной взгляд серых глаз. Губы были такими же ледяными и безжизненными. Аня отстранилась первой и опустила глаза, заметно вздрогнула, когда нас объявили мужем и женой.

Как всё могло так получиться? Ещё вчера я был свободным и необременённым ни отношениями, ни чувствами. Ещё вчера эта рыжая фурия ворвалась в мой кабинет и заявила, что её приняли на работу, и она никуда не собирается уходить. А теперь я стою тут, проворачивая пальцем кольцо, и думаю, как исправить самую чудовищную ошибку в моей жизни, и что-то мне подсказывает, когда смотрю на бледное лицо своей жены, что совершаю ещё одну, не менее ужасную.

Всё прошло легче, чем я опасался. Основную работу по развлечению народа в ресторане Валик со свидетельницей Ани — то ли Эллиной, то ли Илоной, взяли на себя. Ну, Валик-то осознанно, за что ему большое спасибо, а у Эллины-Илоны выбора не было. Хотя, по-моему, девчонка давно поплыла от него, и Белый старался уже не только для меня, а пытался и себе занятный вечер обеспечить. Большинству гостей — папиным бизнес-партнёрам и околопартнёрам глубоко фиолетово и на молодых, и вообще на повод, потому как для них это лишь возможность прощупать друг друга на наличие слабых мест или выгодно с кем-то о чём-то договориться.

Только пару раз отец Ани всё же выталкивал нас на поцелуй своим «Горько!».

Горше не бывает, чем наталкиваться на её ледяные сомкнутые губы и стекленеющий взгляд, обдающий морозом. Она сидела за столом, максимально выпрямив спину, почти не ела и не пила. И на меня не смотрела. Красивая, в длинном прямом белом платье, открывающим лишь руки и шею, длинной, откинутой назад фатой и огнём рыжих волос, обузданных рукой профессионала. Красивая и неприступная, словно из камня высечена. Бледная и серьёзная. И мне так хотелось увидеть хоть одну эмоцию на её лице, улыбку, пусть и саркастичную, или так привычную иронично вскинутую бровь.

Но всего этого не было. Позже она всё же немного расслабилась, когда рядом села Снежинка, немного отвлеклась, даже поднесла к губам бокал с шампанским, на котором изображены дурацкие лебеди, соединившие свои длинные шеи в форме сердца.

Когда ведущий объявил первый танец молодых, я заметил, как Аня крепко сжала зубы и впилась в меня взглядом полным неприязни.

— На нас смотрят, — протянул руку своей новоиспечённой жене и сказал так, чтобы услышала только она.

— Плевать я хотела, — прошипела сквозь зубы девушка, но ладонь в мою вложила.

Мы вышли на середину зала, свет погас, оставив боковые лампы освещать пространство. Заиграла какая-то зарубежная лиричная песня. Я привлёк жену ближе, наслаждаясь возможностью снова ощутить её в своих руках, и начал медленно двигаться. Я помнил ещё по школьному выпускному, что с ритмом у неё так себе. Аня положила мне вторую руку на плечо, но я чувствовал, как она напряжена, как по тонким пальцам в моей ладони пробежала дрожь. Я никогда и ни от кого не ощущал столь мощного неприятия. Если только от неё же ещё в школе, но это было совсем иначе, скорее как моментальная реакция на мои действия, ведь я не помнил, чтобы Ирландо когда-нибудь цепляла меня первой.

Хотелось много чего сказать ей, пока мы одни, окутанные музыкой, хоть в зале и куча людей, но слова не спешили наружу. У нас ещё будет возможность поговорить.

Я закрыл глаза и втянул свежий нежный запах, едва ли не уткнувшись ей носом в макушку. До боли в груди захотелось сжать тонкие плечи и встряхнуть. Чтобы очнулась, накричала, пощёчину влепила что ли. Только не этот мороз и тишина, сводящие с ума.

Песня закончилась, и Аня отстранилась первой. Улыбнулась гостям, когда снова вспыхнул яркий свет. Ведущий предложил поднять бокалы за молодых, а потом выйти в танцзону всем желающим.

Кондиционеры работали во всю, но мне внезапно стало душно. На душе скребло и болело, и захотелось хоть пары минут тишины. Я сдёрнул первую подвернувшуюся бутылку с крайнего стола и растворился в шуме тоста и смехе гостей.

В этом заведении я уже бывал не раз, поэтому прекрасно знал, где находится лестница и выход для персонала. Там у меня было минимальное количество шансов встретить кого-то из гостей, пожелавших покурить или подышать свежим воздухом.

Небольшая железная дверь спряталась в углу под металлической лестницей, витком уходящей на второй этаж на кухню. Здесь было относительно тихо и свежо. Дверь была заперта изнутри, но только лишь на щеколду, поэтому сквозняк свободно пробирался сквозь щели.

Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. В руке оказалась бутылка элитной водки. Больше предпочитаю виски или коньяк, но сейчас и это сойдёт. Я свинтил крышку и выбросил её в угол, а потом отхлебнул несколько больших глотков прямо из горлышка. Горячая волна прокатилась внутри до самой середины груди, она будто снесла оковы напряжения, позволив лёгким сначала сжаться, а потом широко развернуться, вздохнуть свободнее. Но что удивительно, вместе с ним будто высвободилась злость. Психологи говорят, что мы имеем право на свои эмоции, даже если считаем их неправильными. Хотя бы самим себе мы должны признаваться. Так вот, я сейчас охренеть как зол. Знаю, я сделал очень нехорошую вещь, поддавшись страсти. И абсолютно точно не пытаюсь себя оправдать. Но, чёрт возьми, что мне сделать? Что мне теперь надо сделать, чтобы ты перестала смотреть на меня как на ничтожество? Как на чистейшее и ужаснейшее зло?