— Приготовьтесь, — шепотом приказал Шмидт молчаливой шестерке.

Наверху Тараканова встретил порыв сырого ветра, бросившего в лицо мелкие капли влаги с хвои, показавшееся огромным пятно луны над головой и серебристый отблеск лунного света на поверхности недальней воды. Вспомнив свое вынужденное купание, Владимир Иванович невольно поежился — черт бы побрал совсем этого Дымшу: если бы он сейчас в таком состоянии полез наверх, то наверняка сломал бы себе шею. С чего только насосался спиртного? Добывает же его где-то, потому что пьян постоянно, особенно в последние дни. Что с ним происходит?

Тараканов поднял бинокль и, напрягая глаза, вгляделся сквозь окуляры в сопредельную сторону. Вот светлая полоска воды, потом темная — берега, еще темнее — свежевспаханная русскими контрольно-следовая полоса, за которой кажущаяся в призрачном лунном свете седой трава луговины и черная мрачная стена леса. От нее отделились три фигуры и медленно двинулись вдоль полосы. «Пограничный наряд», — понял Владимир Иванович. Вот они вошли в полосу лунного света, на мгновенье остановились, глядя в сторону немецкого леса, потом пошли дальше. Тараканову показалось, что он даже сумел различить лица пограничников под широкими козырьками фуражек. Впрочем, это, скорее всего, игра фантазии.

Неожиданно дождь припустил с новой силой. На луну натянуло серое облако, и все вокруг опять погрузилось во тьму.

Нащупав полевой телефон, Владимир Иванович крутанул ручку.

— Наряд прошел.

— Гут, — как всегда коротко отозвался Шмидт. — Спускайтесь.

Внизу было совсем темно. Курить Шмидт не разрешил. Шестерка неизвестных нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Гауптман заставил каждого попрыгать, проверяя, не гремит ли что-нибудь из снаряжения. Тараканов, стоявший рядом, пытался разглядеть лица, но, скрытые полуопущенными капюшонами, они казались размытыми светлыми пятнами.

— Пять минут страха — и вы на той стороне, — по голосу можно было понять, что Шмидт улыбается. — С вами Бог!

Шестерка неслышно растаяла в мокрой темноте. Ни шороха, ни хруста ветки под ногой, ни всплеска воды.

Тараканов шагнул к сосне, но Шмидт удержал его:

— Темно.

— Русские уже справили Первое мая, — откашлявшись, заметил Дымша.

— В праздники они охраняют границу еще сильнее. Лучше переходить сегодня, после праздника, — пояснил Тараканов.

Он ждал распоряжений. Подняли поздно вечером, велели собраться и срочно вывести к границе группу. На опушке леса они увидели грузовик. Около него курили несколько человек. Потом пошли. Командовал Шмидт. Что теперь, когда те ушли, зачем мокнуть?

— Зачем мокнем? — словно подслушав мысли Тараканова, поинтересовался Дымша.

— Ждем, — ответил Шмидт.

Дымша опустился на корточки возле сосны и глубже натянул на голову капюшон. Повозился, и через несколько секунд послышалось бульканье. Тараканов, прислонившись к стволу спиной, поднял голову вверх, но там, кроме летящих с неба мелких капель дождя, ничего — ни звезд, ни луны. Шмидт прохаживался маятником — пять шагов туда, пять обратно. Через час он разрешил курить.

На исходе четвертого часа ожидания, когда уже успели изрядно промокнуть и начали мерзнуть, из ближних кустов мигнули фонариком, и на полянку вышли четверо из шестерки неизвестных. Шмидт шагнул к ним.

— Как?

— Нормально, — на немецком ответил один из вернувшихся.

— Дайте флягу! — требовательно протянул к Дымше руку гауптман. Взяв фляжку, он отвинтил колпачок и запрокинул ее над открытым ртом. Потом пустил ее по кругу. К пану Алоизу она вернулась пустой

— На сегодня все. Возвращаемся! — гауптман был явно доволен.

* * *

Сегодня Марчевский впервые попал в личные апартаменты Ругге, расположенные рядом с его кабинетом. С интересом разглядывая обстановку жилища начальника абверкоманды, — зачастую вещи могут очень многое сказать о своем хозяине и его привычках, — пан Викентий отметил, что в жилых комнатах нет шкафов с винтовками, полочек с оптическими прицелами, рабочего стола с бумагами. Комнаты Ругге выглядели типичным жилищем немецкого бюргера — с вышитыми готическими буквами салфетками, уютным диваном, рядом с которым лежал коврик для собаки, двумя большими креслами, располагавшими к приятной беседе, аккуратной стопкой газет на журнальном столике и кофейным сервизом на большом обеденном столе, покрытом плюшевой скатертью. Все сияло чистотой, словно только что вышло из стерилизатора.

Войдя, пан Викентий не увидел хозяина. Тот был в ванной: оттуда доносилась его довольное покряхтывание и урчание пса. Осторожно ступая по натертому до зеркального блеска паркету, мимо Марчевского прошел в ванную комнату солдат, неся в обеих руках ведра с водой.

— Идите сюда, альтергеноссе! — позвал Ругге.

Марчевский осторожно подошел, приоткрыл дверь. Подполковник мыл собаку, поставив ее в большое корыто. Раздетый до трусов, мокрый и босой, он с явным удовольствием намыливал своего Дара, тихо поскуливавшего под мускулистыми руками хозяина.

— Близко не подходите! — предупредил немец. — Он любит отряхиваться. Рискуете испортить костюм… Здесь грязно, могут появиться блохи, приходится его мыть.

— Понимаю, понимаю, — вежливо покивал пан Викентий, наблюдая, как перекатываются под кожей Ругге уже изрядно заплывшие жирком, некогда хорошо натренированные мышцы.

— Поставьте ведра, — приказал Ругге солдату, — и можете быть свободны… Так вот, господин Марчевский, я принял ваш совет.

— О чем вы, Генрих? — недоуменно поднял брови поляк.

— О маршруте группы. Идея показалась мне стоящей — русские со времен царей, в которых текла изрядная доля немецкой крови, приучены свято соблюдать границы. Не только государственные, но и внутренние — власти одной области редко суются в дела властей другой, без согласования этого наверху. Издержки тоталитарного режима! Поэтому, если наших людей и засекли, то пока чекисты утрясут между собой эти проблемы, можно далеко уйти на территорию другой области, сесть на поезд и затеряться в азиатских просторах.

— Здесь Европа, при чем тут Азия? — не понял Марчевский.

— Вся Россия — Азия! — сердито отрезал Ругге. — А русские — азиаты! Коварные и злобные скифо-славяне. Не согласны?

— Я над этим как-то не задумывался, — вполне искренне ответил поляк.

— А вы подумайте, почитайте Розенберга: он жил в России и знает, что и как там делается. Будьте добры, подайте мне мыло.

— Да не это, возьмите в комнате, на маленьком столе кусок темного мыла. Надо промыть хорошенько, чтобы не чесался.

Марчевский вернулся в комнату. Действительно, на журнальном столике, рядом с аккуратной стопкой газет лежал кусок дегтярного мыла. Протянув к нему руку, пан Викентий невольно застыл — рядом на спинке стула висел мундир абверовца, из кармана лежавших поверх него щегольских бриджей свешивалась связка ключей. Рискнуть или нет? Генрих Ругге способен на любые проверки и провокации, но такого шанса может больше не представиться.