Он повернулся к ней, его лицо было маской гнева.

— Нет! — выкрикнул он. — Об этом не может быть и речи! Как вы смеете просить меня об этом!

— Признаюсь, ситуация неловкая, — сказала она. — Но девочка моя племянница, и…

— Она моя дочь! — отрезал он. — Моя! И я в состоянии, мадам, вырастить девочку и окружить ее всяческой роскошью. Если Эсме хочет уйти от меня, берите ее и идите ко всем чертям! Я не могу удерживать ее. Но мой ребенок? Нет. Никогда.

Леди Таттон немного поежилась.

— Хорошо, но дело в том, что Эсме просила меня подождать до полудня, — призналась она. — Мне кажется, сэр Аласдэр, она хотела поговорить с вами.

— В этом нет необходимости, — процедил он сквозь зубы. — На самом деле я не хотел бы этого.

— Я сказала ей то же самое, но вы же знаете, какова она, — сказала ее светлость. — К сожалению, я не знаю, что она задумала. Может быть, какую-нибудь глупость. Поэтому если она скажет что-нибудь неподобающее, я умоляю вас помнить о вашем обещании. Я умоляю вас отбросить эгоизм и хотя бы один раз поступиться своими интересами в интересах другого человека. Брак не должен принести ей разочарование.

Внутри Аласдэра все клокотало от гнева.

— Другими словами, вы хотите найти для нее мужа благоразумного и респектабельного? — проскрежетал он. — Кого-нибудь, кто поможет ей занять достойное положение в обществе? А затронет ли ваш хвалебный муж ее чувства, оценит ли он ее ум, будет ли уважать ее независимый характер — все это будет иметь второстепенное значение? Такой брак, по-вашему, не принесет ей разочарования?

— Хорошо, оставим это, — сказала ее светлость. — Кажется, я задела вас за живое.

Он снова отвернулся к окну, на этот раз его руки вцепились в подоконник.

— Леди Таттон, боюсь, вы испытываете мое небезграничное терпение, — сказал он. — Вы одержали по крайней мере половину пирровой победы. Вы можете забрать одну из ваших племянниц и выдать ее замуж за первого встречного «достойного» мужчину. Теперь же будьте добры, убирайтесь из моего дома!

Он услышал только, как захлопнулась дверь.

Незадолго перед этим Лидия вернулась в классную комнату снова возбужденная, с широко раскрытыми глазами, и предупредила Эсме, что леди Таттон набросилась на сэра Аласдэра, как только он вошел в дом. Но в это время Сорча закапризничала, как и предсказывал доктор Рид, и Эсме принялась успокаивать ее, расхаживая взад и вперед по комнате и похлопывая малышку по спине, пока та не заснула.

Удрученная предстоящими переменами, которые теперь представлялись неизбежными, и очень обеспокоенная тем, что ее тетя могла несправедливо выбранить Аласдэра, Эсме продолжала расхаживать по комнате уже после того, как Сорча была уложена в кроватку, а карета леди Таттон исчезла из виду. С тяжестью на сердце она ходила и ждала. Ждала, что придет Аласдэр, и гадала, что он ей скажет.

Было бы лучше всего, если бы он ничего не сказал. Разве она уже не смирилась с разумностью, нет, с необходимостью покинуть этот дом еще до появления тети? Она не могла оставаться здесь и стать фактически содержанкой. Однако в ее воображении Аласдэр врывался в классную комнату, бросался к ее ногам, умолял не уходить. В моменты, когда она могла рассуждать разумнее, она представляла, что он приводит свои доводы, как прошлой ночью, и вкрадчивыми речами выманивает у нее обещание остаться.

Но ничего не происходило, и к ленчу — еду она отослала прежде, чем с нее сняли крышку, — она поняла, что он не придет. Это была тягостная мысль, но не могла же она уйти, не поговорив с ним последний раз.

Эсме нашла его в кабинете. Дверь была закрыта, но она знала, что он там. Как будто она могла ощутить в коридоре его запах, такой знакомый и успокоительный. Она набрала в грудь воздуха и негромко постучала. В ответ раздалось краткое «Войдите!».

Эсме заглянула в комнату:

— Надеюсь, я не помешала?

— Это вы, моя дорогая? — Аласдэр поднял голову от стола и поспешно задвинул ящик, но она успела заметить две коробочки зеленого бархата.

Она вошла в кабинет и внезапно почувствовала неловкость.

— Я так поняла, что утром вы имели встречу с моей тетей. Он, конечно, встал со стула.

— О чем вы? — спросил он рассеянно. — Ах да! Леди Таттон. Очень достойная леди.

— Да, конечно, — согласилась Эсме. — Но немножко излишне непоколебимая.

Маклахлан улыбнулся.

— По моему опыту, все достойные леди таковы. Эсме хотелось улыбнуться в ответ, но не получилось.

— Вы, конечно, знаете, почему она приехала? Маклахлан подошел к окну и остановился там — одна рука на затылке, вторая на талии. Она уже знала — это признак того, что он сердит или в затруднении. Но когда он повернулся к ней и прошествовал обратно, по его виду нельзя было предположить ни того, ни другого.

— Вот, Эсме, — сказал он, — я узнал, что вы покидаете нас.

— Разве? — сказала она с вызовом. — Мне казалось, что мы должны… вначале обсудить это.

— Эсме! — Он посмотрел на нее с упрекающей снисходительностью. — Нечего обсуждать. Вы должны покинуть мой дом.

Мир вдруг потерял свою устойчивость для Эсме, как будто пол уходил у нее из-под ног совершенно необъяснимым образом.

— Я должна уйти? — откликнулась она. — Вы умоляли меня остаться, а теперь так легко отсылаете укладывать вещи?

Он взял со стола перочинный ножик и начал играть с ним не вполне безопасным образом.

— Это только означает, что появилась непредвиденная возможность, — сказал он, медленно поворачивая лезвие к свету. — Ваша тетя занимает хорошее положение. Она обеспечит вам вход в тот мир, о котором большинство людей могут только мечтать.

— Я никогда не мечтала об этом.

— Лгунья! — произнес он с улыбкой. — Какая девочка не мечтает об этом?

— Я не девочка, — сказала она в запальчивости. — Если я и была ею, то только до смерти матери.

— Конечно, — охотно согласился он — слишком охотно, чтобы это понравилось Эсме. — Вы прелестная молодая женщина, грациозная, красивая, у которой все впереди.

— Аласдэр, вы не понимаете, — сказала она. — Тетя хочет… она хочет выдать меня замуж.

— В самом деле? — Он долго молчал. — Осмелюсь сказать, вам и следует выйти замуж.

Эсме не понимала, что происходит.

— Но… Но как же прошлая ночь?

— Прошлая ночь? — холодно спросил он. — Вы знаете, я был пьян. Это мое обычное состояние.

Она широко раскрыла глаза.

— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что ничего не помните?

— Не… совсем, — сказал он. — Нет. Эсме воздела руки.

— И кто теперь лгун? — вскричала она. — Вы выпили совсем немного! Хороший шотландец зимним утром вдвое больше наливает в свою кашу!