Нужно было искать среди них более податливых. Наконец, делать некоторые послабления. Нужно было не менее пяти бульдозеров, а их было всего-то два десятка в районе. Нужно было сделать вскрышу торфов, расчистить площадь всего аэродромного поля. А когда поле расчистили, то оказалось, что весь грунт глинистый и во время дождей течет, раскисает. Начали возить на него пескогравий, а он поблизости от порта и тоже с повышенной глинистостью.

Специалисты-аграрники порекомендовали для уплотнения грунта связать его, посеять канадский клевер, траву. Посеяли, но это не дало толку. В общем, если зимой у нас на новом аэродроме принимали все классы самолетов того времени на местных авиалиниях, то летом опять ограничения. И так продолжалось до тех пор, пока летное поле не уложили бетоном и бетонными плитами. Телеграфные столбы расставили до самого Енисея, навесили биметаллический провод, связь установили и с центром, и с населенными пунктами бассейна реки Тасеево. Как только началась зима, сильные ветра привели к повалу деревьев. Те стали падать на наши линии и нарушать связь, опять пришлось расширять просеки.

И вот так – за что ни беремся, все с трудом. В районе не было холодильника ни на севере, ни на юге. Надо строить там и там. Сами здания построили, а холодильное оборудование купить не на что. В обеих частях района буквально все школы, больницы сгнили, потому что были построены до революции из дерева.

При Н.С. Хрущеве в политическом плане особых изменений не произошло. Компартия по-прежнему была руководящей силой в обществе – что сказала, что наметила – то и будет. Произошло ослабление в действиях в отношении некоторых антиобщественных политических сил. Был поставлен жесткий контроль над действиями органов КГБ, МВД и прокуратуры. Просто так схватить человека ночью и увезти в каталажку без санкций прокурора и партийных органов они уже не могли. Но всякое вольное излияние критики в адрес партийных органов и правительства жестко пресекалось. Было отменено «крепостное право» колхозников, они стали получать паспорта и свободно выходить из колхозов. Продолжалась реабилитация лиц, незаконно осужденных по линии НКВД, а их было миллионы в 30-40-х годах.

Мне пришлось принимать участие в работе комиссий, рассматривающих вопросы реабилитации бывших членов партии, оказавшихся в тюрьмах, ссылках или уже расстрелянных. Многие бывшие репрессированные были восстановлены в партии с сохранением партийного стажа, но были и отказы по доказанным фактам. Принимались решения по сносу памятников «вождю народов». Уничтожалась политическая литература явно тенденциозного характера. В то же время переосмысливались многие происходящие в минувшие годы явления, связанные со сталинским режимом.

Я тогда глубоко ознакомился с папками «особой важности», которые перешли мне в наследство от моих предшественников по Северо-Енисейскому и Удерейскому районам. Из них я узнал, какие противоправные меры осуществлялись административными органами, НКВД, КГБ, прокуратурой и судами, выполнявшими задания сверху. Ведь ими полностью контролировалась жизнь людей, проживающих в районе, и обо всех поступках, которые они считали негосударственными, доносилось в вышестоящие инстанции, а на местах сообщалось только первому секретарю райкома, а в крайком, может быть, шел донос на первого секретаря райкома. Была широко развита агентурная сеть среди населения через доносчиков, которые и творили свое черное дело, интерпретируя на свой лад любые поступки того или иного должностного лица и гражданина. А порой строчили доносы на соседа или друга даже из-за зависти или других побуждений. Сообщалось, кто из начальников спит вне дома и с кем. Постыдное дело!

В эти годы от реабилитированных людей я узнал много, что творилось в тюремных застенках и лагерях, от этого волосы дыбом вставали, и это были не выдумки. Организация тюремных служб многое позаимствовала в своей работе от малютинских времен Ивана Грозного и других деспотов. Рассказывали, как добивались признания вины, какими методами, и порой приходилось мысленно оправдывать людей, которые наговаривали на себя. Я познакомился с работой НКВД и позже КГБ и среди верующих. Но сегодня, спрашивается, на какой хрен, извиняюсь за выражение, нужно было административным органам заниматься верующими, духовенством? А ведь и среди духовенства были люди, которые стояли на службе у КГБ и доносили на своих духовных братьев. Даже сообщали в КГБ, кто и когда из коммунистов венчался в церкви и крестил детей и когда и где посетил церковную службу.

В годы сталинских политических репрессий был отменен институт защиты – адвокатура. Люди, попавшие в тюрьмы, оттуда без обвинений не выходили, их принуждали физически в чем-то признать свою вину, которой на самом деле не было. Все это было.

На мой взгляд, Н.С. Хрущев виновен в том, что он признал виновным во всех политических репрессиях против собственного народа только Сталина, который руководил СССР, и увел от ответственности конкретных исполнителей этих репрессий, в том числе и себя, как это было сделано в Германии после войны. А их десятки тысяч. А. Солженицын насчитал сотни тысяч тех, кто писал ложные доносы, работал в органах НКВД, прокуратуры, следствия, надзирателями в тюрьмах и лагерях. Эти подонки имели бронь от попадания на фронт, получали звания и хорошие премии. Их суровое наказание было бы примером для будущего – за все свершенные злодеяния против народа каждый должен быть наказан независимо от срока давности. Это касается и некоторых руководителей СССР, принимавших участие в репрессиях.

Сегодня именно потомки участвующих в политических репрессиях сталинского периода так яростно и громко защищают сталинизм – дайте им Сталина, чтобы они вновь могли расправиться со своими личными противниками – написал донос, и человека нет.

В 2016 году российская общественность отметила 60-летие со дня проведения XX Съезда КПСС, на закрытой части которого выступил Н.С. Хрущев – о культе личности И.В. Сталина и его последствиях. Доклад Хрущева был издан в виде брошюры – «красной книжечки», как ее называли, только для членов партии. С его содержанием коммунистов знакомили в закрытом порядке. Я дважды слушал этот доклад – на районном партийном активе Кировского района г. Томска как замсекретаря партбюро факультета ТГУ и на общем собрании коммунистов Томского университета. И оба раза слушал с большим вниманием и заинтересованностью, поскольку и к моей жизни он имеет прямое отношение.

Придя с партийного собрания в общежитие, я тезисно в зашифрованном виде записал содержание доклада. Сегодня об оценке культа личности Сталина, данной Хрущевым, существуют разные мнения. Этот вопрос рассматривают двухсторонне. Одни обвиняют Хрущева в предательстве – например, пожилая женщина с периферии в газете «Красноярский рабочий» говорит, что «Хрущев оболгал нашего любимого вождя», а другие поддерживают – те, чьи предки прошли все испытания, ужасы сталинского