– Почему? – удивился Копаев.

– Вы здесь сколько живете? Неделю? К вам в номер хоть раз после двадцати двух горничная в номер заходила?

Приколов почесал подбородок и вперил взгляд в потолок. И, покопавшись в закоулках памяти, согласился с тем, что Толян прав. Не заходила.

– По гостиничному этикету после десяти часов вечера горничные в номера клиентов не входят. Входят пацаны в бескозырках без лент, – и коридорный гулко ударил себя кулаком в грудь. – Международный этикет, Антон Алексеевич. Женщина из числа персонала, входящая после десяти вечера в номер клиента, – шлюха.

– Вот-те раз… И что, так принято везде?

– Вы говорите, что по стране шляетесь всю жизнь. В гостиницах регистрацию имеете. Так вспомните! – И Толян, чрезмерно довольный тем, что ему удалось удивить авторитетного мужика, откинулся на спинку стула.

И Копаев с нервным тиком в левом веке снова вынужден был согласиться с правотой коридорного. Да, черт возьми! К нему в номер после десяти вечера ни разу не заходила женщина из числа персонала! Да как же так?..

– Послушай, Толян… – опустился до фамильярности Копаев. – А вот я бывал в московском «Потсдаме», так там…

– О-о! «Потсдам»! – мечтательно взревел коридорный. – Я бы все отдал за службу там. «Потсдам»… Это же – «Астория»! «Интернациональ»! «Москва»! – царствие ей небесное… Это отель строгих правил, где за малейшую промашку персонал остается на улице в поисках работы попроще. Там ошибку тебе не простят. За тебя ее исправит другой, вновь нанятый. В таких гостиницах в номера не только после десяти женщины не входят, но и мусор два раза в день выносят.

– Впечатляет, – заметил Копаев, разглядывая собеседника. – А если заказ делает женщина?

– Антон Алексеевич, – с разочарованием протянул Толян. – Какая разница, если есть правила, которые нельзя нарушать? Ветеранам войны ведь не разрешается переходить улицу на красный свет светофора, хоть они и льготы имеют? И мочиться посреди площади женщинам, имеющим на воспитании детей до полутора лет, тоже нельзя, верно?

И Толян заметил, как гость стал «мять» его взглядом, словно пытался найти самое худое место.

– Алиментщик?

Коридорный покраснел. Вокруг все были правы. Это серьезный человек. Интересно, женщин отговаривать и порчу снимать он умеет?

– А то.

– Пустое, – отмахнулся мужчина. – Заговорил я тебя, старичок. Ступай…

– А что там дальше было, в «Самаре»? – Толян оказался любопытным малым.

– Да ничего особенного. Поймал я их и посадил, мерзавцев.

– В смысле… посадил? Так вы…

– Я председатель военного трибунала в Гааге.

– А…

– Давай, Толян. Спокойной ночи.

Антон проводил коридорного до двери, закрыл ее на замок, вынул из-за пояса брюк пистолет и уложил его под подушку. Подошел к телефону и набрал номер начальника отдела МУРа по раскрытию тяжких преступлений. В Москве сейчас – два ночи. Вряд ли тот будет рад этому звонку. Разговор можно было отложить на завтра, но слишком уж велико было желание.

– Товарищ полковник, – заторопился Антон, – прошу простить за беспредел, но у меня к вам два вопроса, – услышав разрешение, задал. – Колмацкий еще не обнаружен?

– Нет, – молвил глухим ото сна голосом муровец. – Хорошо сидит где-то экс-коридорный «Потсдама». Очень хорошо.

– Или – лежит? – предположил на всякий случай Копаев.

Начальник отдела отвечал, что следователь не прав. МУР вчера получил информацию, что видели Филиппа в кафе на Тверской, выехали на место, но тот уже ушел. Значит, жив курилка.

– А Майя вам не звонила? Я просил ее названивать каждые несколько дней.

Вот Майя, в отличие от Колмацкого, пунктуальна. Каждые три дня в кабинете начальника отдела МУРа трещит телефон, и «Мисс Тверь» сообщает, что родители живы, она никак не может привыкнуть к деревенской жизни и предается скуке за Достоевским. Последний звонок был вчера.

– Что-то новенькое, – с недоверием изрек Копаев. – Майя может предаться чему угодно, но только не скуке и не за Федором Михайловичем. А в котором часу она звонила?

– В девять утра, – ответил Смагин и попросил у Копаева разрешения уйти в спальную.

Антон положил трубку и посмотрел на оперов. Счастливые люди. Они спят на кроватях, раскинув руки и даже толком не раздевшись. Сейчас их мысли где-то далеко от Мирнска, блуждают, усталые, в лабиринтах необоснованной логики сновидений. Дергачев, наверное, сидит за одним столом с Бараевым и пьет красное вино. Выясняют, как промеж них могло такое случиться. Бараев говорит ему – мы скоро будем здесь. Все. И куда ты подашься, мент? В столицу? Ха, опоздал. Мы уже там. На Пречистенке, в Сокольниках и Лужниках. Сидим и решаем, что с вами, шакалами, делать.

Тоцкий, тот и дышит ровнее, и лицо у него менее напряжено. И снится ему, как он с «ТТ» Абдул-Керима ходит по фруктовому рынку в Южном административном округе столицы и пытается купить для жены апельсины. «Почем кило?» – спрашивает, тыча стволом в груду оранжевых мячиков. А продавцы, те, что почернее, начинают вдруг дико кричать, показывать на «ТТ» и убегать в разные стороны.

Он сейчас хмурится, Тоцкий. Жена сказала – без апельсинов не возвращайся. А с апельсинами, сказала, возвращайся. Он видит их, но не может купить. Эх, беда…

Копаев тряхнул потяжелевшей за ночь головой и посмотрел на часы. Начало седьмого. Самолет завтра в час дня. Чтобы выспаться – море времени. Но сначала обязательно душ. Смыть накопившуюся усталость и лечь на третью, свободную кровать.

Интересно, что ему приснится? Как он идет по улице, а навстречу ему Магомед-Хаджи? Знать бы, когда мимо проходить будет, а иначе так и не встретиться им никогда уже, наверное. Дважды такие люди мимо друг друга по улице не проходят.

Прокурор мирнский говорил, что низок тот ростом, да умом велик. Седая, по годам, голова. То ли пятьдесят ему, то ли шестьдесят…

– Что ж, вы, прокурор, – удивился Антон, – не выяснили, кто вам зарплату платил? Какой же вы… Впрочем, о чем это я? Вы и без этого на прокурора не похожи.

Черняв, словом, Магомедов, усики тонкие носит (на Занкиева усики похожи, понял Копаев) под мясистым носом, поступь мягкая, но тяжелая. Партократичен в выражениях, педантичен в выборе одежды, тих в речи.

Душка, а не человек. Психотерпевт, а не заместитель и. о. губернатора Мирнской области по вопросам рыбного дела. Прямо-таки фантазии не хватает, как на его огороде в Серебряном Бору два трупа с перерезанными кадыками образовались! И не просто случайных прохожих, а самых настоящих подозреваемых по уголовному делу по факту убийства Резуна: управляющего гостиницей «Потсдам» Занкиева и горе-следователя Мошкова. Как часто судьба в одной яме соединяет людей, которые до этого момента не знали о существовании друг друга.