– Сработал я сей корабль в далеких краях, где обучался уму-разуму и многим премудростям. Но это еще не все, государь, – поспешно добавил Пит Крепкий, предупреждая очередной заход молодого царя на щедрые лобызания и объятия, – прикажи наполнить до краев вон ту чашу, которая побольше, вон ту, возле которой возлежит ваш уважаемый сотоварищ.

– Алексашка!

Расторопный Меншиков мигом выдернул чашу из-под локтя окончательно раскисшего и осоловевшего князь-папы Никиты Зотова, приблизился с ней к Петру и Питу Бубберу. Последний осторожно взял модельку корабля из рук царя и опустил ее в чашу с вином. Кораблик закачался на матово отсвечивающей янтарной поверхности. Петр смотрел во все глаза. Если бы у него было их сто, как у мифического великана Аргуса, вне всякого сомнения, они все смотрели бы на чашу. Буббер щелкнул пальцами правой руки, и вдруг кораблик поплыл вдоль края чаши, аккуратно поворачиваясь по кругу и даже не задевая стенок сосуда. Потом он повел рукой в сторону, и на корабле взвились паруса. Буббер снова прищелкнул пальцами, и кораблик остановился точнехонько в центре искусственного водоема, в который он был помещен.

Царь так и застыл на месте от удивления. Меншиков выдохнул что-то вроде «гидропирит тебя в карбидовые смолы!». Язвительный бес Сребреник же прокомментировал:

«Достижение западной цивилизации безотказно действует на варварский ум. А все куда как просто: дистанционное управление, встроенное в подушечку пальца этого хитрого Пита Крепкого. Этот пульт на всю технику действует, начиная от компьютера и плазменного телеэкрана, но вот беда, в доме боярина Боборыкина с техникой скудновато, приходится ограничиваться наглядными пособиями – вот этим ловким галионом то бишь».

Но Петр конечно же не мог слышать Сребреника. Он вообще ничего не слышал. Некоторое время царь даже не дышал. Потом, как того опасался Буббер, снова полез целоваться и громогласно объявил:

– Такие мастера мне надобны! Аи да Боборыкин, каких умельцев собрал у себя в доме, даром что сам тюфяк тюфяком, борода в полоску! Данилыч, а куда наш боярин подевался-то?

– А он под стол закатился, – объявил Меншиков, не менее саркастичный, чем неуемный Сребреник, – почивает там на мягком плече попа Бульки, пьяного по все дни и ночи.

– Ладно, будет ему моя милость… – начал было Петр, но тут его взгляд остановился на Афанасьеве. Вспомнил государь, что только трое из четверки показали ему свои таланты и подтвердили их делом. Теперь настал черед Афанасьева. Петр с некоторой иронией оглядел его священническое облачение и произнес:

– А ты в самом ли деле поп или ряженый? Что-то не верится мне. Хотя все попы – прохиндеи. Взять хотя бы собутыльника нашего, попа Бульку, который сейчас под столом опочил после бурного шумства. Так тот поболее с Ивашкою Хмельницким дружен да с всешутейшим патриархом, нежели с требником да Писанием. В чем же ты искусен?

– Я, государь… – начал Афанасьев и вдруг с удивлением обнаружил, что его язык начинает прилипать к гортани. Афанасьев оглянулся, чтобы найти поддержку в своих товарищах, однако же обнаружил на лице Сильвии саркастическую усмешку, Пит Буббер стоял с совершенно непроницаемым выражением лица, а Ковбасюк и вовсе смотрел куда-то вниз, видимо крепко заинтересовавшись напольным покрытием боярского дома. Зато встрепенулся бес Сребреник; этот последний, если верить его собственным россказням, вообще обладал потомственным умением обращаться с лицами царской крови (напомним, что сам Сребреник утверждал, будто его давний предок вселился в царя Иоанна Грозного, и в процессе и по последствиям оного вселения Иван Васильевич поменял взгляды на жизнь и окружение и принялся чинить безобразия и душегубства). Сребреник нашептал Афанасьеву:

«А ты, Владимирыч, кгррррм!.. скажи ему, хе-хе-с, что ты и получше машинку можешь показать, а стоит она в подвале у боярина Боборыкина. Боярин валяется под столом, а машина в его-с подвале-с».

Наверно, Сребреник на самом деле имел дар внушения, потому что Афанасьев дословно повторил все эти слова царю Петру, процитировав даже традиционные сребренические междометия типа «хе-хе» и тому подобные экстатические восклицания. Царь Петр Алексеевич встрепенулся, принял из рук Алексашки Меншикова чашу, выпил ее одним махом, а потом возобновил занимавший его разговор:

– Да вы, я смотрю, все тут кудесники собрались. Чудесная машина, говоришь? Ну, показывай, что ли? Эй, Кузьма Егорыч! Ну, будет, будет. Не серчай, боярин. Я тут у тебя вон каких умельцев обнаружил. Знать, ты и в людях разбираешься, а не только мошну копишь да сало на пузе отращиваешь в три пальца.

Афанасьев растерянно оглянулся на полновластную главу миссии. Госпожа фон Каучук недобро прищурила свои и без того довольно узкие глазки, наследие отца-полукитайца, и выговорила:

– Государь Петр Алексеевич, дозволь молвить.

– Да что ты так кругло? – по-мальчишески возмутился Петр. – Одета вроде как не по-нашему, а говоришь, что мои бояре дремотные. Те тоже норовят в ноги упасть, покувыркаться, за руки хватать, приговаривать «дозволь, не погуби повинную голову…» и прочую чушь. Ты дело, дело говори!

– В подвале в самом деле стоит хитроумная машина, – сказала Сильвия, – но на нее могут взглянуть только твои глаза, Петр Алексеевич.

– Негоже такие хитрые механизмы разглядывать кому ни попадя, пьяным бражникам, – вдруг ляпнул Афанасьев, на этот раз без малейшего наущения со стороны Сребреника, – конструкция тонкая, а вдруг что сломают, потом твоему же государству убыль будет великая.

Сильвия вторично испепелила незадачливого болтуна взглядом. Нетрудно было догадаться по выражению ее лица, о чем она думала в данный момент: какого черта Добродеев (каламбурчик) навязал на ее голову вот этого недотепу, который толком язык за зубами держать не может и развязывает его в самый ненужный момент. А когда нужно говорить, то упомянутый вербальный орган напрочь прилипает к гортани и отказывается ворочаться.

– Желаю зрить чудную машину! – объявил Петр и, не дожидаясь ответа, огромными шагами двинулся к выходу. У самых дверей, обитых ситцевой материей и выглядящих жалко по сравнению с его громадной сутулой фигурой, молодой царь остановился и крикнул: – Алексашка! Со мной пойдешь!

– Сей секунд, мин херц! – Фигура Меншикова, как по волшебству, тотчас же выросла рядом с любознательным властелином России.

Сильвия Лу-Синевна сморщила свое массивное лицо, собрав сначала, горизонтальные складки на лбу, а потом вертикальные – на переносице. Эти тектонические сдвиги на коже продолжались до тех пор, пока Сильвия не решилась и не сказала:

– Государь, видите ли, Александр Данилович, конечно, близкое, доверенное лицо, правая рука и…

Петр нахмурился и перебил:

– От Данилыча у меня нет секретов, – сказал он. – Идем, показывайте свою машину!

2

– Сюда, государь.

Чудесная система DFGG-MT2020, конечный продукт малаховского проекта «Опрокинутое небо», стояла в полутемном углу, и остаточные сполохи бледно-зеленого пламени стекали прямо по корпусу и затухали у самого пола. Петр на некоторое время застыл, а потом кинулся к машине времени и стал ощупывать ее. Меншиков наблюдал за ним. Его техническая мысль была развита существенно меньше, нежели у его государя, и потому он ограничился восклицанием, в котором просквозило полувосхищение, замешанное на сомнениях: