— О, Боб, — шептала она с комком в горле, — смогу ли я когда-нибудь заменить тебя кем-то?

Мэгги вдруг поняла, что она даже не знала фамилий тех, кто работал вместе с Бобом, а о сменном составе, приглашавшемся для выполнения отдельных работ, она знала только имена или прозвища отдельных из них: Спад, Рори, Хозе, Лерой, Тирон, Лось, Большой Эдди, Том-О, Уидж, Микки, Дуан и даже, кроме шуток, Дебил — и то потому, что общалась с ними долгие годы. Но сейчас она не знала даже, как с ними связаться. Боб всегда выступал субподрядчиком и сам платил работникам. Сейчас Мэгги не хотелось беспокоить его вдову такими пустяками.

Решив не помещать объявления в газетах, она просто пустила слух через своих многочисленных работниц, что великолепная должность главного садовника на ферме Кеттл-хилл вакантна. Эффективность такого «сарафанного» радио подтвердилась: первые звонки начали раздаваться уже через пару часов. Уже через три дня после своего возвращения Мэгги лично побеседовала с десятком претендентов. Это была утомительная работа. Кандидаты были самые разные: от абсолютно неквалифицированных, как, например, представившийся садовником-декоратором человек, рывший компостные ямы и сажавший можжевельник в загородных корпоративных городках, до неприятных, вроде мужеподобной лесбиянки, назвавшейся Джинкс, которая курила короткие сигары и сплевывала при этом в розы. Остальные были более-менее, но не очень подходили. Ей не хотелось взять кого-то просто временно и не хотелось учить кого-то с азов. Но вот появился последний кандидат, некий Уолтер Фойерветер.

Что-то в нем показалось в начале странным. Может быть, то, что он казался слишком правильным: этакий усердный фермер из Коннектикута, ростом метр восемьдесят, в выгоревшей куртке цвета хаки, резиновых сапогах фирмы «Л. Л. Бин» и поношенной голубой рубашке на пуговицах в тон глазам. Его русые волосы почти полностью поседели, но он все еще стригся по студенческой моде 1965 года. Очки в стальной оправе придавали ему слегка книжный вид, а невероятно элегантные ногти на длинных пальцах его рук выглядели так, словно никогда не касались сырой земли. Он прикатил на сером «вольво», которому было уже не менее десяти лет. Если не считать краски, потерявшей свой блеск, машина выглядела безукоризненно ухоженной. Когда Мэгги представлялась ему, он никак не отреагировал на ее знаменитое имя. И другие не реагировали на него, но другие с полной очевидностью относились к социальной прослойке… ну, скажем, синих воротничков.

— Пройдемся по садам, — предложила Мэгги, и они пошли по выложенной кирпичом тропинке персикового сада. — Как вам удается содержать свои руки в таком прекрасном состоянии, господин Фойерветер? — впрямую спросила Мэгги. Она сама удивилась тому, что машинально обратилась к нему настолько официально. Что-то в нем было такое, что требовало этого, несмотря на то что теперь все, начиная с дворника и кончая президентом, называют друг друга по имени.

— Я держу их в ванне из смеси теплого воска и ланолина дважды в неделю, — ответил он. Он произнес это голосом, похожим на скрип двери старого амбара.

— Да? Нужно попробовать.

— Здорово помогает.

— А это мой любимый сорт, — сказала Мэгги, отступая, чтобы полюбоваться на поздний белый тюльпан с красными прожилками, — «юнион джек»!

— Хм. Миссис Дарлинг.

— Да, господин Фойерветер?

— Этот сорт называется «кроваво-красный граф блоудитч».

— Мне следовало, бы знать свои собственные тюльпаны.

— Конечно, и мне не хочется выглядеть спорщиком.

Она взглянула на цветок, а потом посмотрела на Фойерветера, загораживавшего довольно яркое весеннее солнце.

— Хорошо. А почему вы так уверены?

— У «кроваво-красного графа» желтые тычинки, а у «джека» они — красные.

— Откуда вы все это знаете?

— Я подумал, что вы ищете знающего садовника.

— Да.

— В этом и есть знание.

Мэгги на миг остановилась. Фойерветер выглядел немного взволнованным. Они пошли дальше.

— Все ужасно запущено, — сказала Мэгги, когда они проходили мимо кустов редких роз. — Вы только взгляните на эти поломанные стебли.

— У нас была суровая зима.

— Умеете ли вы ухаживать за овощами? — тихо спросила Мэгги.

— Вполне.

— А за травами?

— Аналогично.

— У меня растет двадцать три разновидности одного только базилика.

— Эта нагрузка мне по плечу, — сказал он, а она подумала, нет ли снисходительности в его словах.

— Кажется, вы очень уверены в себе.

— Я понимаю в садах, миссис Дарлинг.

— Хм-ммм.

Они пошли дальше мимо еще большей частью спящих грядок с многолетними растениями.

— Вы знаете, мой предыдущий садовник был убит на шоссе.

— Да, я слышал. Трагедия. Ужас. Я бы по этой дороге больше не поехал.

— Я не знаю, к чему я это сказала. Это был такой удар.

— Такое бессмысленное насилие может кого угодно разозлить, — сказал Фойерветер. — Особенно если коснется непосредственно.

— Вы рассуждаете как психолог, господин Фойерветер.

— На самом деле я занимаюсь историей искусства.

— То есть как любитель?

— Нет. Я преподавал в Йеле.

Застигнутая врасплох таким ответом, Мэгги на миг задумалась. В нем все же с самого начала чувствовалось что-то необычное.

— Так-так, — сказала она. — Как я понимаю, вы… там больше не работаете.

— Почти пять лет назад я вынужден был заняться поисками другой работы.

— А можно спросить, что случилось?

— В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году я уволился из колледжа в Иллинойсе, где у меня была постоянная работа, чтобы перейти в Йельский университет. Это был перевод по службе, и работа мне была гарантирована. Но тут, как назло, стали ратовать за политкорректность. На свое несчастье, я был белым мужчиной средних лет, оказавшимся абсолютно не в том месте в абсолютно не то время, — сказал он, чуть подхихикнув.

— Ну а что с другими колледжами?

— Они не берут на работу людей моего возраста и этнической принадлежности. Я не жалуюсь. Просто так обстоят дела.

— А вы жалеете о той постоянной работе, которую вы оставили в… где это было?

— В Иллинойсе. Нет. Сам городишко был чуть больше какого-нибудь магазина «Кмарт», расположен между полями сорго. Я родом из долины реки Гудзон и скучал по востоку.

— Ферма Кэттл-хилл потребует от вас полного внимания, господин Фойерветер. Это работа на полный рабочий день. Вы не сможете брать еще и других клиентов.

— Так получается, что единственным другим клиентом у меня остается имение Троста в Мидл-Степни. Да и его уже продали.