Она осталась в Аду, обретая в моих ласках утешение, сколько страстных ночей мы провели! Вскоре Лилит подарила мне наследника. Чего еще можно было желать? И я пошел творить еще больший хаос на земле, теша свое эго. Лилит же попросила только одно: место, где она могла бы уединяться. Погруженный в свое превосходство, я не знал допытываться, зачем ей это нужно, а надо было.

Она выбрала маленький дом всего с одной комнатой со сливочными обоями в ее любимый цветок из райского сада. Но светлые стены не могли остановить тьму, которая с каждым днем поглощала душу Лилит, унося частичку добра в забвение, частичку, которая так держала меня и манила. Демоны не выносят свет, но всегда стремятся к нему…

Черна моя душа, черна, но не безумна.

Я отомстил за нее Адаму, совратив его новую супругу Еву, развязывал войны, посвящая их Лилит, заставлял брата идти на брата, толкал людей на самоубийства и двигал прогресс, насылая на землю все новые болезни и беды, а потом варил в котле всех провинившихся, которых сам же подтолкнул на грех.

Я — Сатана, и от меня нельзя было ожидать благородных деяний, однако все, что я делал, посвящал любимой. Но надо ли ей это было?

И однажды я увидел, как Лилит плачет. Никакие подвиги ее не радовали, она не хотела быть Владычицей Ада, не желала повиновения, не желала быть моей тенью… Хотела свободы.

Я отпустил свою Лилит, только тогда осознав, что она никогда не принадлежала мне, но я не мог позволить ей быть с кем-то другим. Ревность и чувство собственности застилали глаза, и я уничтожил ту, что подарила любовь и забрала.

Жалел ли я когда-нибудь об этом? Всегда.

Жуткие сливочные стены в цветочек — это последнее, что осталось воспоминанием о единственном светлом чувстве, которое я когда-либо испытывал. Зачем демону вообще любовь? Ответа нет до сих пор.

С каждым годом я замечал, как Люцифер становился все больше похожим на мать, в нем даже было что-то светлое, которое я тут же пресекал. Я не дарил ему любви и не получал ее в ответ, он сын Сатаны, а это значит, в нем не должно быть никаких эмоций, никаких чувств, кроме господства перед остальными.

Прав ли я был? Безусловно, иначе из него не получилось бы достойного наследника моего престола.

Но я перестарался, сын переплюнул отца, и когда он предпочел удовольствия знаниям, на пороге нашего института появилась Земная, которая перевернула его мир…

Земные. Слово-то мерзкое какое, тем более если учесть, что они потом становятся такими же ангелами или демонами, как и мы, хоть и нечистокровными. Я никогда не интересовался тем, что происходит в стенах института и какие люди попадают туда, итог все равно был один — они будут одними из нас. Скукота.

Но однажды мой взгляд зацепился-таки за одну из Земных. Да, фигурка у нее была что надо, но удивило другое: смелость, которую я прочитал в ее маленькой головке, и пренебрежение принятым на небесах канонам. Она видела наш мир равным своему, и мне стало любопытно, кто она.

Той же ночью я пришел в ее комнату, когда та спала, и не отказал себе в любовании прелестного юного тела, что так отзывалось на ласки. Сатане все можно. Тогда я и узнал, что она дочь Вейлт.

Я хорошо помню Андрею — ее красавицу-мать. Она была свежим глотком для небес, сражала своей независимостью и целеустремленностью, наверное, именно потому и стала первым Архангелом среди Земных, как и я когда-то стал первым среди всех…

Недовольных таким стечением обстоятельств было большинство небожителей, и если бы случился мятеж, то я бы охотно его поддержал, но все так дорожили гребаным нейтралитетом… И когда среди нас оказалась дочь Андреи, у небес появился шанс.

Миссия совратить.

Ложь — это порождение дьявола, и даже ложь во спасение остается ложью. Я врал себе, что все это всего лишь игра, врал и продолжал следить за Земной. А она…

Ее глаза, подобны двум сапфирам, обволакивали своим томным взглядом, в ее улыбке встречалось солнце с каплей росы, ее губы — самый сочный плод из тех, что мне когда-либо доводилось вкушать, ее кожа — тающий шоколад на кончике языка, близость с ней — самое райское наслаждение для демона…

Я ее совратил, но удовольствия от этой игры не ощутил, ибо сам остался пленен ею…

Ее слезы в темнице… Сколько раз чужие слезы ласкали мой слух, подобно колыбельной, но слушать рыдания Кэтрин было невыносимо, и если что-то во мне еще и осталось светлое, то оно страдало вместе с ней.

Каратель, который карает себя.

Я впервые не находил себе места в день суда. Обычно мне доставляло неимоверное удовольствие выбирать наказание ангелам и демонам, это было единственным дьявольским развлечением, которое не касалось земли, потому и возносилось мною до уровня деликатеса.

Кэтрин же очередной раз удивила. Она не плакала, не истерила, как другие, просто смотрела на меня, а ее мысли были полны разврата. Эта чертовка решила поиграть с огнем!

На секунду я даже забыл, зачем нахожусь в зале. Хотелось схватить ее и не выпускать из своей спальни ночи напролет! Я вовремя взял себя в руки, но все же от ее воспаляющих мыслей было не убежать, они будто проникали сквозь меня, заставляя сомневаться, кто же здесь истинный дьявол!

Я выбрал самую легкую казнь, вспышка света — и тебя нет. Посмотрев на Вейлт в последний раз, стараясь запомнить каждую линию, направил поток энергии прямо в ее умную головку, развратные мысли которой не давали покоя весь судебный процесс.

Все повторялось снова, как и с Лилит… Только вот Кэтрин потеряла сознание, но осталась жива!

Пришлось стирать всем учащимся память о суде, запереть Земную в темнице и думать, как быть с ней дальше. Иногда я все же искушал себя, поглядывая за ней спящей…

От неё не осталось ничего,

кроме прекрасных больших глаз,

на которые больно было смотреть,

потому что, будь они меньше,

в них, пожалуй, не могло бы уместиться

столько печали.

Виктор Гюго

Но я проглядел момент, когда она исчезла…

***

Принять облик директора института — рискованно, но стоило того. Важно осматриваю всех присутствующих в школе.

— Я собрал вас здесь, чтобы сообщить кое-что ужасное, — все загомонили, испуганно глядя друг на друга. Жалкие. И только Люцифер криво усмехается, будто глумится совсем не над ними, а надо мной.

— Из тюрьмы Сатаны сбежал один особо опасный заключенный, — продолжаю я, когда гул стихает.

— Это невозможно! — Люцифер в гневе сверкает на меня глазами. — Никто раньше не выбирался из темницы Сатаны! — мальчик мой, ты так рьяно защищаешь отца, слишком неправдоподобно.

— Ты считаешь, что я вру?

— Я не благоговею перед тобой, как эти бараны, и не глотаю всю ту ересь, что ты несешь. Где доказательства?