— Прошу прощения, четверо, считая меня, так что теперь, когда у нас четверо людей-прокторов…

Я умолкла. Губы Тика оставались неподвижными, так кто сказал «четверо»? Мировой разум? Лифт?

— Ай! — сказала я. — Ай-ай-ай!

— Мир воздаст тебе сторицей, как только ты научишься слышать механизмы. — В голосе Тика сквозили самодовольные нотки, намекающие на «я-же-тебе-говорил». — Если ты будешь настаивать на детальном разборе метафор, то, конечно, лифт не может на самом деле ощущать усталость. Просто подошло время его ремонта, благо, теперь ему приходится работать больше, перевозя ваши человеческие тяжеленные тела туда-обратно по нескольку раз в день вместо почти невесомых улумов по нескольку раз в год. Но когда лифт посылает сигнал об износе, мировой разум представляет это как усталость, по меньшей мере, в сознании тех, кто настроен на восприятие.

Я тяжко вздохнула.

— Дожила… воспринимаю горестные сетования лифта.

— Нет. Мировой разум проецирует информацию в легкодоступной тебе форме. Ты предпочтешь поток безликих статистических данных об эксплуатационных показателях? Мы оба животные, Смоллвуд: стадные животные, чей мозг большей частью занят анализом эмоций, а в анализе цифр участвует лишь его малая толика. Мировой разум предпочитает представлять данные в той форме, которую мы лучше приспособлены понять: лифт прискорбно утомлен тем, что перетаскивает туда-обратно вас, толстозадых людей.

«Кого это ты называешь толстозадыми, костлявый тип?» Я была близка к тому, чтобы прорычать это. Но, насколько я понимала, Тик мог спросить лифт о том, что тот думал… а я не хотела, чтобы этот долбаный механизм сказал: «Только между нами, Фэй, тебе не помешало бы сбросить несколько килограммов…»

Пора переменить тему.

— Почему ты спрашиваешь, как я ощущала павлиний хвост? Думаешь, он тоже связан с мировым разумом?

— Нет. Чистое любопытство. — Тик посмотрел на город. — Я повсюду улавливаю эмоции. Не только механизмов, но и совершенно неодушевленных предметов. Камней. Деревьев. Бегущей воды. Я действительно могу чувствовать… — Он умолк, потряс головой. — Тико. Я всему приписываю антропоморфные свойства. Кроме людей, конечно. Даже мой несчастный затравленный мозг не может одушевить их.

Он умолк. Его рука ласково погладила стену лифта.

Когда двери открылись на шестом этаже (наконец-то!), я вышла в узкое помещение, окружавшее шахту лифта — жалкое подобие вестибюля, из которого можно было попасть в четыре кабинета этого этажа. Дверь в бывший кабинет Чаппалара уже скользила в сторону, открываясь. Видимо, Тик заранее дал команду через свой связующий кристалл.

— Я оставил все как было, — пробормотал Тик, когда мы вошли. — Ты же знаешь, это традиция.

Тут можно было только горько усмехнуться. Улумы никогда не меняли обстановку, если пользовались чьим-то имуществом, особенно если предыдущий владелец умер. Может быть, это была религиозная заповедь, но я в этом сомневаюсь — если эта тема обсуждалась при людях, вид у улумов был глуповато-виноватый. Не как у убежденных верующих, чья мораль праведно отвергает перемены, а как у людей, не желающих перемен вследствие банальной лени.

Как бы там ни было, они ничего не выбрасывали, не делали ремонта, хотя бы косметического. Мебель оставалась на своих местах, пока в буквальном смысле слова не разваливалась на части. И даже после этого новые жильцы могли просто переступать через обломки годами, разве что обстоятельства вынуждали их купить новый предмет обстановки. (Под «обстоятельствами» подразумевалось, что им попросту уже было не на чем сидеть.) Я бывала в домах улумов, где на стенах висело с десяток портретов, оставшихся от прошлых владельцев, они висели веками, и никто их не снимал.

Так что меня не удивило отсутствие перемен в кабинете Чаппалара. Груды папок по-прежнему клонились на десять градусов в сторону. Наполненные водой хрустальные трубочки «музыки ветра» качались, как обычно, неуверенно и печально над окном. («М-м-м… может, нам сейчас зазвенеть? Неужто и вправду стоит? Да ну его…»)

В комнате было все… кроме самого Чаппалара. Так и до слез недалеко, если позволять себе об этом задуматься.

— Так что нам делать? — сказала я чересчур жизнерадостным голосом и вдвое оживленнее обычного. — С чего начать?

Тик смотрел на меня в упор пару секунд, потом произнес:

— Я уже просмотрел файлы Чаппалара, разрешенные для непосредственного доступа, на предмет упоминания имени Майя.

У меня отвисла челюсть, а потом я едва удержалась от вопроса — как это он успел проверить файлы, если имя Майя я упомянула несколько минут назад? Но одним лишь приказом своему связующему кристаллу Тик мог запросить такой поиск у мирового разума, пока мы поднимались в лифте.

— …так что, — продолжил Тик, — все, что нам осталось сделать, — это просмотреть папки с документами.

Такое нельзя было свалить на магистра-проктора, а привереда-на-испытании посидит и посмотрит. Придется мне внести свою лепту, что означало выбор между двумя муками: читать документы с помощью связующего кристалла или трусливо загрузить их в читающее устройство.

Нет. Если я трусливо ретируюсь и воспользуюсь читающим устройством, Тик спросит: «Палка или мешок?»

— Я возьму половину документов, — предложила я. — А вы остальное.

Он кивнул. Почему он не сказал «Спасибо» или «Молодец, что преодолела свой страх»? Но опять-таки, я точно так же взбесилась бы, скажи он что-либо покровительственное в этом духе.

Не слишком-то ты последовательна, Фэй.

Мы с Тиком разделили папки на две одинаковые стопки, после чего отнесли их на стол Чаппалара. В поверхности стола было пять загрузочных ячеек; я подождала, пока Тик выберет себе одну из них, а после выбрала самую дальнюю. Ребячество, особенно если учесть, что Тик не заметил. На его лице уже было отсутствующее выражение, пока он загружал содержимое первой папки.

Неуклюже поспешая ему вдогонку, я быстро впихнула верхнюю папку из своей стопки в загрузочную ячейку. Читающее устройство тихо зашуршало, снимая внешнюю оболочку, и выбросило цепочку микрокадров-пузырьков вовнутрь; через стеклянное окошко просмотра я могла видеть, как пузырьки располагаются вокруг барабана доступа — словно ожерелье крупных, с ноготь, бриллиантов на черном бархате. Гидравлика закачала активирующие ферменты, и бриллианты стали нечеткими и расплывчатыми, как лягушачьи икринки, — жидкая информация, вливающаяся в поток данных читающего устройства, выходящая в режим открытого доступа.

«Теперь в любой момент», — сказала я себе. Ничто не мешает мне внедриться в содержимое документа.

Глубокий вдох.

«Мировой разум, прием. Изучи документ на предмет присутствия имени «Майя» или ближайших гомологов».

Мне не нужно было уточнять, в каком документе, в какой загрузочной ячейке, — все эти детали будут добавлены к запросу моим подсознанием. Уж коли на то пошло, мне не было необходимости и проговаривать про себя точную команду — во всяком случае, не более чем нужно говорить «Рука, поднимись», когда тянешься за бокалом пива. Невысказанного импульса достаточно; мой связующий кристалл понял мое желание в тот момент, когда оно возникло, и незамедлительно направил запрос инфосфере задолго до того, как я проговорила про себя слова.