Стоя на площади и любуясь великолепной маленькой открытой галереей, я вспомнил, что в конце декабря 1250 года хронист Спинелли приехал в Битонто. Он хотел своими глазами увидеть похороны Фридриха. Процессия задержалась здесь по пути в Таранто: там их поджидал корабль, готовый перевезти тело императора в Палермо. Спинелли видел, как по площади несли носилки, накрытые алым бархатом. Тело императора сопровождала личная охрана, составленная из сарацин. Все они заливались слезами. Бароны, в черных плащах поверх воинского облачения, следовали верхом на лошадях. Герольды дули в трубы, оповещая всех о кончине Фридриха и о том, что трон отныне перешел к его сыну, Конраду. Итак, останки великого императора — для кого-то он был Антихристом, для других —«Поражающим Вселенную» — проследовали в Сицилию. Там они до сих пор покоятся в стоящей на львах порфировой урне. В прошлом веке могилу открыли, увидели, что Фридрих лежит в богатых шелковых одеждах, с куфическими письменами, вышитыми на них золотой ниткой. К красному плащу крестоносца был пришит крест; на шелковых сапогах — шпоры; возле него лежал меч; к поясу привязан кошелек; на среднем пальце правой руки — золотое кольцо с большим изумрудом.

Вспоминая все это на пустынной площади, я почувствовал позади себя какое-то движение и оглянулся. Я увидел неподалеку похоронную процессию. Две костлявые лошади везли по брусчатке обычный для Италии катафалк. Видно было, что его недавно покрасили блестящей черной краской, однако это его не обновило. Напротив, он стал казаться еще старее и скрипучее. К катафалку были прицеплены шесть лент из белого шелка, держась за которые шли маленькие девочки, впервые надевшие ритуальные платья. Когда печальная процессия подошла поближе, я увидел, что гроб не более четырех футов в длину. Дети медленно ступали в башмачках из мягкой белой кожи, держались за шелковые ленты — последнее, что связывало их с ушедшей подругой. На мгновение их осветило вечернее итальянское солнце, и процессия исчезла в тени собора.

Побережье Апулии. — Где старший сын Вильгельма Завоевателя нашел себе жену. — Страна трулли. — Бриндизи. — Барочное очарование Лечче. — «Каблук» Италии. — Замок Отранто. — Итальянский край земли. — Город Галлиполи. — Летающий монах из Копертино. — Тарантул. — Крестьяне, танцующие до упаду. — Загадка тарантизма.

1

Слева от меня сверкала Адриатика, солнце било в глаза. Я выехал из Бари рано утром и взял курс на Бриндизи. Дорога шла вдоль побережья. Маленькие бухты, пока еще не названные словом «лидо» или «марина», встречались буквально на каждой миле. Туда по воскресеньям направляются целыми семьями, чтобы вдоволь накупаться в теплой синей воде, а потом устроить пикник. Древние города сбегают с гор по террасам — плоские крыши, белоснежные стены… Вид у них, скорее, исламский. Иногда они изгибаются полумесяцем на берегу, их имена известны истории, но им довольно сейчас и рыбной флотилии, хотя они с благодарностью принимают новые виды промышленности, которые предлагает им «Касса дель Меццоджорно».

Вокруг бухты Мола-ди-Бари столпился народ. Там собрались парусные рыбачьи лодки. Полицейский, вежливо извинившись за отсутствие места на парковке, сказал мне, что город проводит ежегодный праздник осьминога. В честь события рыбаки представили на рынок разнообразную адриатическую рыбу — серебряную, красную, серую, алую — яркую и праздничную. На дальнем конце причала священник в зеленой ризе благословлял суда и славил Господа за одно из Его самых странных созданий.

Приблизившись к рыбачьей деревне, удачно названной Cozze, что по-итальянски означает «моллюск», я увидел дорожный знак. Он указывал направление к Конверсано. До него было недалеко. В норманнские времена здесь находилась крепость Жоффруа де Конверсано, чья дочь Сибилла вышла замуж за Роберта Нормандского, старшего сына Вильгельма Завоевателя. Мне интересно было посмотреть, осталось ли что-либо в Конверсано, напоминающее о семье молодой женщины, которая могла и должна была стать королевой Англии.

Я оказался в чистеньком аккуратном старинном городе. С высокого холма открывался чудный вид на плодовые деревья — оливы, персики, черешни. Бари и море были как на ладони. В соборе мужчина на коленках мыл ступени, ведущие к алтарю. Он охотно оставил свою работу и отдернул шелковую занавеску с самой важной достопримечательности Конверсано — Мадонны Фаунтенской. Это — византийская икона, изображение, не имеющее точной датировки. Человек сказал мне, что в Конверсано ее привезли много столетий назад, и она является старейшей Мадонной в Апулии. Должно быть, мое лицо выразило недоверие, потому что он пошел в ризницу и вернулся с маленькой книжицей, в которой был записан возраст всех мадонн Апулии. Первой шла Мадонна из Конверсано. Было написано, что в 487 году ее привез епископ Симплицион по возвращении из Африки. Затем в порядке старшинства шли следующие иконы: Мадонна Семи Покрывал из Фоджи (500 г.); Мадонна святого Луки из Бари (733 г.); Мадонна Константинопольская из Аквавивы (750 г.); святая Мария-ди-Сипонто, которую я видел в темной крипте этого города (900 г.), и Мадонна из Барлетты (1000 г.). Он сказал мне, что Мадонна Конверсано прибыла по морю в деревню Коцце, которая мне только что повстречалась по пути. В память об этом событии икону каждый год в мае проносят по округе, с заходом к морю.

Гуляя по Конверсано, я узнал, что это место — центр выращивания вишни в Апулии. На телеги с большими колесами грузят ящики с вишней и везут в полуподвальные помещения. Я вошел в один такой подвал и посмотрел за тем, как взвешивают ягоды и расплачиваются с садоводами. Затем молодые женщины сортируют ягоды и упаковывают. Их развозят по городам и фабрикам. Я услышал названия сортов — «Донателла», «Тости», «Франсиа» и «Ферровиа». В этих местах они пользовались наибольшей популярностью. Я спросил, нельзя ли купить полкило. Мне дали около двенадцати фунтов, и обошлось мне это всего в два шиллинга. Вишня была чудесной — крупной, сладкой, напомнившей мне о сорте «Уайтхартс», который я ел в кентских садах.

Замок в Конверсано — массивное, изогнутое здание, с норманнской основой и добавлениями, доставшимися ему от каждого последующего столетия. Он никогда не пустовал, и сегодня, за отсутствием владельцев по закону, его разбили на квартиры. Здесь мне ничто не напомнило о том дне в 1100 году, когда, возвращаясь домой из 1-го крестового похода, сюда завернул важный гость. Это был старший, самый неумелый, но вместе с тем и самый симпатичный из сыновей Вильгельма Завоевателя — Роберт Нормандский. Вильгельм не любил своего старшего сына и не только кричал на него, но — что еще хуже — насмехался над его внешностью: Роберт был толстый и маленького роста. Отец прозвал его «Кургез»[24]и «Гамбероне»[25]— слова, которые в вежливом изложении означают «коротышка». Роберт отомстил отцу тем, что возглавил направленные против него мятежи, и это отравляло последние годы жизни Завоевателя. Роберт был любимцем матери, и она помогала ему за спиной мужа, создавая тем самым ситуацию «мать и сын», против которой мало кто из мужчин может бороться, пусть даже будет он и трижды завоевателем.