Порой скорость становилась крайне важной в игре, ибо полагалось дополнительное вознаграждение, и немалое, за переход в определенное число дней. Но, как правило, после большинства переходов оставалось время для денькадругого на берегу. Если вся команда возвращалась на бриг вовремя, дабы он мог воспользоваться отливом.

Их курс проходил на западюгозапад вдоль зеленых берегов Оксьерре. Они держались от берега в добрых десяти лигах, и поэтому суша представала им лишь как голубая дымка Мамертийских холмов, тянущихся с северовостока на югозапад, спинной хребет королевства. Стояла весна, и ялики ловцов сельди вышли в море в больших количествах, волоча за собой сети со стеклянными поплавками, сопровождаемые тучами крикливых чаек. «Большой Баклан» двигался мимо них, точно скаковой конь мимо овечьей отары, и рипариец изменил курс, взяв строго на запад, так что теперь ветер ударял в правый борт и мог наполнять бизань. Суша здесь сворачивала к северу медленно и плавно, низкие берега поросли лесом, рифы показались по левому борту, так что требовался человек на носу и другой на формарс, дабы, пристально изучая волнующуюся поверхность, вовремя заметить подозрительный выброс пены или темное пятно, признак подводного камня, который может повредить им киль. Рипариец сам становился к рулю в случаях вроде этого, и когда дозорные выкрикивали чтото важное, он быстро поворачивая руль, полузакрыв глаза, чувствуя движение судна под руками и оценивая, как оно ему ответило.

К позднему вечеру первого дня пути из Мамертоса они миновали все рифы и скалы и попали в зеленые воды. Они покрыли тридцать пять лиг, таким стремительным был северовосточный ветер и так внимательно вел корабль рипариец. Теперь они отступили от побережья Оксьерре и находились собственно на Армидонских Отмелях, судно шло на югозапад, и ветер опять дул в корму, а нос нацелился на Каверрийские Проливы, отделявшие северную оконечность Кавайллона от южного края Армидона. В течение столетий Проливы оказывались местом морских сражений, ибо армидийцы, умелые мореходы, вновь и вновь порывались вторгнуться на Кавайллион. Порой это им удавалось, порой нет, но они так ни разу и не смогли завоевать и присоединить к своим владениям соседний остров. Вернее всего дело упиралось в нрав кавайллийцев, людей вроде Протеро, не склонных прощать оскорбление или забывать ущерб. За Проливами раскинулся Внутренний Предел, одно из Великих Морей мира и с незапамятных времён прибежище пиратов. В зависимости от ветров, рипариец либо следовал краем моря вдоль кавайллийских берегов, либо срезал открытым морем до Ордоса Оронтирского, их цели. Первое происходило чаще, ибо означало, что не нужно так растягивать припасы, ведь по всему побережью в рыбачьих деревнях они могли получить свежую пищу и воду. Так или иначе, «Большому Баклану» предстояло добрых четыре недели плавания, если смилостивятся ветра. Корабельные офицеры в тот вечер обедали вместе в капитанской каюте, а за кормовыми окнами в лунном свете мерцал кильватер брига. Рипариец не был чревоугодником, но был не прочь держать на борту несколько кур и коз ради яиц и молока, а они редко настолько отдалялись от суши, чтобы приходилось переходить на соленую конину и галеты, основу питания матросов у фокмачты. Не был он, впрочем, и любителем вина, стаканы наполнялись кассийским ромом, хорошо разбавленным водой и сдобренным лимоном. Обедающие отодвинули тарелки, рипариец раскурил трубку, и общество завязало беседу, обычную на борту в море, обсуждая команду, припасы, погоду. Здесь не было ничего особенного, и Рол больше слушал, чем высказывался. Но, наряду с делами на судне, Протеро и рипариец также охотно толковали о том, что творится в мире, полагая, что им есть, что об этом сказать.

– Это мир людей, – утверждал рипариец. – Для меня мало что значат эти россказни о Старшем Племени и всем прочем. Где это племя теперь, хотел бы я знать? Такое впору рассказывать малышам перед сном. Рол, выпей еще рому.

Рол и Протеро улыбались друг другу. Рипариец был человеком простым и прямым, в жизни у него не было ничего, кроме корабля, грузов, на нем перевозимых, и людей, делавших это возможным. В этом он вызывал почти восхищение. Порой Рол завидовал его уверенности.

– Мир таков, каким его сделали люди, это ясно, – подхватил Протеро. – Но кто знает, что творилось во времена, когда люди еще не ходили по земле? История Умера длинней, чем мы привыкли считать.

– Это ты о чем, провидец? – спросил капитан с презрительным фырканьем.

– Ты бы назвал Кулл примером досужего вымысла? – возразил Протеро.

– КорольЧародей явил себя в пробуждающемся мире, спору нет. Но кто скажет нам, кто он? Кто когдалибо видел его и дожил до того, чтобы нам рассказать? Вполне возможно, что это просто безумный отшельник с такими же безумцамипоследователями. В истории тьма примеров никчемных выскочек, гораздых морочить простаков, провозглашая себя королем того или наследником сего. А теперь взять Бьонар. Я услыхал от Гилкома с Омера до того, как мы отплыли, что там опять война.

– Бьонар воюет, – усмехнулся Протеро. – Это столь же примечательно, сколь свет солнца летом.

– Но на этот раз другое. Не Бьонар вновь вторгся на Оронтир. Там внутренняя распря. Бьонарцы тысячами убивают друг друга, войска переходят Миконийские Горы, а Урбонетто закрыл свои ворота на сушу.

– И по какому все это поводу? – спросил Протеро, вопреки себе исполнившись любопытства.

– Какаято девица объявилась в королевстве и стала утверждать, что она законная наследница престола, а Бар Асфал незаконно захватил власть, убив своих родичей.

Рол поднял взгляд от стакана. Его лицо словно внезапно похолодело.

– Говорят, она красавица. И тоже лиха убивать. Она шагает впереди своих сторонников и режет самых доблестных бойцов Бьонара точно овец. Очевидно, это зрело годами. Она привлекла на свою сторону с полдюжины городов в горах. А они там, где Бьонар добывает железо и где расположены королевские заводы. Так что она вооружила свои силы лучшим, что производится в королевстве. И я слышал, что она даже взяла с собой с гор несколько артиллерийских орудий, чтобы сокрушить ими стены Миконна.

– Полагаю, сумасшедших хватает на все случаи, – произнес Протеро, осушая стакан. – Если она не даст бьонарцам угрожать половине Умера, я, к примеру, буду доволен и пожелаю ей удачи. А теперь, господа, мне заступать на вахту.

– Смотри, с ног не свались, – предостерег капитан, ибо Протеро ощутимо покачивался.

– Мои ноги сами о себе позаботятся, старик.

Каверрийское море уходило за корму в череде чистых восходов. Ролу нравилась утренняя вахта, с четвертого часа по восьмой, он с удовольствием следил, как во тьме на востоке возникает намек на нечто серое, а затем облака начинают красно светиться, и красный свет поднимается все выше, пока не делается желтым и не настает день. И тогда тело словно сбрасывает усталость темных часов. Как будто восходящее солнце – это некоего рода бодрящий напиток.

Ум его был занят все темные часы, его глодали воспоминания, одолевала давняя боль. Рауэн пытается стать правителем самого могущественного на свете королевства. Ведь именно о Рауэн говорил рипариец, в этом у Рола не возникло ни малейших сомнений. Пропавший Наследник Бьонара. Как нечто из старого сказания. Как нередко за последние семь лет, Рол подумал, каково ей теперь, ведом ли ей покой по ночам, мелькает ли какаянибудь добрая мысль о нем. Воспоминание о ней опалило самый его дух, ее лицо, ее упругое тело, прикасающееся к нему. Ее улыбка, редчайший на свете дар. И, как всегда, когда он не мог больше этого выносить, он отбросил бесплодные гадания и праздные домыслы, глядя, как занимается утро над поверхностью вод, и находя в этом успокоение.