Раньше я на Бомоне не бывал и мало смыслил в его географии. Как выяснилось, я путал его с соседним Поркеролем. Тем не менее я принял приглашение, потому что новые хозяйки показались мне симпатичными, а главное, я знал, что на Бомоне прожил почти двадцать лет мой любимый писатель Натан Фаулз.

Всюду писали, что островитяне – народ настороженный и негостеприимный, однако встреча с читателями и последовавшая за ней автограф-сессия для продвижения моего нового романа прошли очень тепло, беседа с жителями Бомона доставила мне удовольствие. Всем нашлось что рассказать, мне было в их обществе хорошо. «Писателей всегда принимали на острове с распростертыми объятиями», – заверили меня новые хозяйки «Алой розы». Они сняли для меня на уик-энд милую комнатушку на юге острова, рядом с монастырем бенедиктинок.

Я посвятил оба дня прогулкам по острову и быстро влюбился в этот уголок Франции, на самом деле Францией не бывший, – этакий первозданный Лазурный Берег без туристов, гама, мусора и бетона. Мне ужасно не хотелось расставаться с островом. Я решил побыть на нем подольше и стал искать домик, который можно было бы приобрести или на худой конец снять. Как оказалось, на Бомоне отсутствовало агентство недвижимости: часть собственности оставалось в семьях, часть переходила в новые руки способом кооптации. Моя хозяйка, пожилая ирландка Колин Данбар, с которой я поделился своими планами, посоветовала попытать счастья с «Южным Крестом» – виллой, принадлежавшей раньше Натану Фаулзу, и дала мне координаты человека, уполномоченного распоряжаться ее судьбой.

Им оказался Джаспер Ван Вик, одна из последних легенд издательского мира Нью-Йорка. Ван Вик был литературным агентом Фаулза и других крупных писателей. Он прославился, кроме прочего, тем, что решился издать «Лорелею Стрендж», роман, отвергнутый большинством издательств Манхэттена. Ван Вик неизменно откликался на все статьи о Фаулзе, и мне было любопытно, что их связывает. Еще до своего отшельничества Фаулз производил впечатление человека, ненавидящего весь окружающий мир: журналистов, издателей, даже собратьев по перу. Я позвонил Ван Вику, он отдыхал в Италии, но согласился на день прервать отдых и показать мне «Южный Крест».

Мы договорились о встрече, и назавтра Ван Вик приехал забрать меня из дома Колин Данбар в арендованном «Мини-Мок» камуфляжной раскраски. Добряк с виду, круглый, как шар, литературный агент напомнил мне Эркюля Пуаро в исполнении Питера Устинова: ретрооблачение денди, закрученные усы, лукавый взгляд.

Он доставил меня на мыс Сафранье и повел через большой неухоженный парк, где запах морского бриза смешивался с ароматами эвкалипта и перечной мяты. Дорожка вилась над крутым обрывом. Внезапно перед нами раскинулось море, тогда же появился дом Натана Фаулза – параллелепипед из охряного камня, стекла и бетона.

Вилла тут же меня пленила. Я всегда мечтал поселиться в таком месте: на зацепившейся за скалу вилле, перед которой, насколько хватает взора, раскинулась морская синева. Я представил бегающих по веранде детишек, свой выходящий на море кабинет, где мне писалось бы удивительно легко, как будто красота пейзажа могла служить источником неиссякаемого вдохновения. Увы, Ван Вик запросил сумасшедшие деньги, предупредив, что я не единственный потенциальный покупатель. Здесь уже не раз бывал бизнесмен из Персидского залива, сделавший заманчивое предложение. «Жаль было бы упустить такой шанс, – признался Джаспер, – этот дом создан для того, чтобы служить писательским жилищем». Я не знал в точности, что такое «писательское жилище», но так испугался, что его уведут у меня из-под носа, что согласился отдать за него бешеные деньги.

* * *

Я переехал в «Южный Крест» на исходе лета. Дом был в приличном состоянии, но требовал серьезного обновления. Это было очень кстати, мне хотелось поработать руками. Я принялся за дело. Вставая каждый день в 6 утра, я до завтрака писал, а потом посвящал весь день облагораживанию виллы: покраске, водопроводу, электропроводке. Сначала жить в «Южном Кресте» было страшновато. Ван Вик продал мне дом со всей обстановкой, и что бы я ни делал, меня всюду преследовал призрак Фаулза: вот за этим столиком писатель завтракал, вот на этой плите стряпал, из этой чашки пил кофе… У меня быстро развилась одержимость Фаулзом, я не мог избавиться от вопросов, был ли он здесь счастлив и почему решил в конце концов продать дом.

Ясное дело, в первую же встречу с Ван Виком я спросил его об этом, но его учтивость как рукой сняло, и он отрезал, что это меня не касается. Я смекнул, что, продолжая настаивать, лишусь шансов завладеть домом. Я перечитал все три романа Фаулза, скачал все статьи о нем, какие только сумел отыскать, а главное, упорно расспрашивал о нем жителей острова, которые с ним сталкивались. Судя по их впечатлениям, писатель был приятным малым. Он, конечно, слыл немного унылым, чурался туристов, наотрез отказывался фотографироваться и отвечать на вопросы о своих книгах, зато с аборигенами был неизменно учтив и предупредителен. Вопреки своей репутации насупленного одиночки он охотно шутил, проявлял общительность, регулярно сиживал во «Флер-дю-Мальт», единственной на острове пивной. Его внезапный отъезд застал большинство островитян врасплох. Обстоятельства его отъезда были весьма туманны, хотя все сходились в том, что прошлой осенью, повстречав швейцарскую журналистку, проводившую на острове отпуск, Фаулз вдруг пропал из виду. Молодая женщина завязала с ним знакомство, вернув ему собаку, золотистого ретривера Бранко, пропавшего на несколько дней. Больше никто ничего не знал. Островитяне не говорили этого прямо, но я чувствовал, что они огорчены тем, что он покинул их, не соизволив даже проститься. «Писатели – большие скромники», – объяснял я, желая оправдать собрата по перу. Не знаю, верили ли собеседники моим словам.

* * *

Настала зима.

Днем я по-прежнему трудился в доме, по утрам работал над очередной книгой. Честно говоря, писал я не очень много. Я начал роман «Застенчивые вершины», но работа шла с трудом. Мне мешала вездесущая тень Фаулза. Утром, вместо того чтобы писать, я тратил время на относившиеся к нему изыскания. Я напал было на след той самой швейцарской журналистки по имени Матильда. В ее редакции мне сообщили, что она уволилась, и на этом след потерялся. Тогда я прицепился к ее родителям, жителям кантона Во, но они ответили, что их дочь живет себе поживает, а мне лучше идти своей дорогой.

Зато мои труды по дому шли успешно и быстро. Покончив с главными комнатами, я занялся остальными помещениями, начав с лодочного ангара, где раньше хранился, по всей видимости, катер Фаулза. Джаспер попытался мне его продать, но я не знал, что с ним делать, и отказался от покупки. Ангар оказался единственным в доме местом с отрицательной аурой: мрачным, холодным, даже ледяным. Я обновил там проводку, привел в порядок похожие на иллюминаторы красивые овальные окна, раньше заложенные кирпичом. Этого мне показалось мало, и я принялся сносить в ангаре ненужные перегородки, разгораживавшие его на ячейки. Внутри одной я наткнулся на зацементированные кости.

Я остолбенел. Неужели это человеческие кости? Когда все это здесь нагородили? Не был ли Фаулз замешан в убийстве?

Впрочем, романистам свойственно из всего раздувать закрученные сюжеты. Сознавая это, я взял себя в руки и успокоился.