Что-то начало становиться на место. Проблемы хорошим людям. Да твою ж мать! Дядя Паша хороший чел – это даже папа-эмвэдэшник подтвердит!

Росомаха, удивляя саму себя, отчаянно разжала зубы и, что было сил, укусила закрывающую ей рот ладонь, которая от ее кивков определенно немного расслабилась.

- Вот шалава драная! – глухо рыкнул нападавший, тут же ударил ее по лицу и с силой шарахнул в угол. – Если не хочешь собирать свои кости по частям – сиди тихо!

Руслана взвизгнула – и от боли, и от испуга. Не сразу поняла, от чего больше. Потому что сначала и больно-то не было. Просто обожгло лицо и звездочки перед глазами запрыгали, а уже потом запульсировало изнутри, со всей возможной отдачей и кошмарным гудением внутри черепа.

- Поняла, - с трудом прохрипела она.

- Лады, - рявкнул мужик и загрохотал тяжелыми шагами по лестнице.

А она медленно сползла по стене на пол. И просидела бог знает сколько времени, слушая только пульсацию в висках и затылке. Уже без голосов.

Уже без ничего. Чувствовала, как от цемента, к которому она прислонилась спиной, веет льдом. Это от него ее стала бить крупная дрожь. От нее, а не от того, что она испугалась, или от того, что жутко болела голова. Потом дошло, что еще и глаз ноет. Медленно подняла руку, коснулась пальцами скулы, скользнула к веку. Поморщилась.

Как заходила в квартиру, не помнила. Только утром обнаружила, что изнутри заперлась на оба замка, чего никогда не делала. И утром же рискнула заглянуть в зеркало и обработать синяки, которые теперь украшали ее физиономию. Есть не могла, только курила на балконе, чувствуя, что тошнит.

На эту землю ее вернул звонок Лукина. Теперь же Егор Лукин собственной персоной сидел на ее кухне и слушал сбивчивый рассказ о приключениях накануне вечером. Лишь рот ее все еще продолжал кривиться, и она точно знала, что по лицу слезы все-таки покатились.

- Сама виновата, - с досадой заключила Росомаха. – Мне сколько про самооборону талдычили, Гуржий даже баллончик когда-то подарил. А я все ржу.

- Тебе не самооборона нужна, а мозги! – зло возразил Егор. – Чего ты такая дура, а?

- Я – дура? – всхлипнула Руська.

- Редкостная!

- Спасибо! Обласкал!

- А тебе больше нравится, когда ты в дерьмо прешь, а тебя за это по голове гладят?

- Давай я сама разберусь со своим дерьмом, ок? Если они зарыпались, значит, я уже очень близко копнула, понимаешь?

- Я понимаю другое! – заорал Лукин. – Вчера было лишь предупреждение.

- Я не боюсь! – выдохнула Руслана. В который уже раз – упорно, настойчиво, с завидной регулярностью в последние дни она повторяла это свое «я не боюсь». И даже сейчас, с припухшим лицом и дрожащими пальцами.

Егор не сводил с нее рассерженного и внимательного взгляда.

Хорохорящийся цыпленок, твердящий одно и то же, словно заевшая пластинка.

Он резко поднялся и в два шага оказался рядом с Русланой, замершей у окна.

- Я боюсь! – сказал Лукин, притянул ее за шею к себе и, склонившись к лицу, поцеловал.

Она не сразу поняла, что произошло такого, что его губы оказались на ее губах. Только шевельнула своими в ответ. И к стуку в голове добавился звон, от которого почти закладывало уши. Она ощущала его пальцы на своем затылке, а под собственными ладонями – ткань его пиджака. И было бы тем еще лицемерием сказать, что не хотела этого, не ждала… столько дней с того вечера, как они вернулись из Одессы. А всего-то и надо было – чтобы ей морду набили.

Эта мысль отрезвила. Руслана отстранилась первая, отняв руки от его плеч и спрятав лицо в ладонях.

- Конечно, боишься, - с хриплым смешком выдавила она. – Разукрасили знатно.

- Уверен, можно найти занятие значительно интереснее, чем валяться в больнице, - сказал Егор, не отпуская ее от себя. Обхватил руками за плечи и уткнулся подбородком ей в затылок. – Лучше б и правда к кенгуру махнула.

- Не хочу к кенгуру.

- Мазохистка, - шепнул он и отпустил Руслану. – Тогда будешь лечиться, глинтвейн от любого вируса помогает.

- Ты умеешь делать глинтвейн?

- Тебе повезло, - Лукин достал из своих пакетов бутылку вина, апельсины, мед и приправы. – Посуду давай, сеньорита Африка.

Она задвигалась по кухне. Подошла к полочке над столом, сняла оттуда кастрюльку. Подала ему. Снова отвернулась – теперь уже к другому шкафчику. И на стол переместились две глиняные чашки с блюдцами.

Потом спохватилась.

- Ты голодный?

- А ты умеешь готовить?

- Самое простое умею. Суп, котлеты… не люблю, но умею.

- Ясно, - Егор принялся колдовать у плиты. – Сама-то ела?

- Не хочу есть.

- А придется, - заявил Лукин. – Давай звони, заказывай что-нибудь.

- Хорошо…

В пришибленном состоянии ни спорить, ни острить у нее не было сил. Она так же медленно, как до этого возилась с посудой, двинулась из кухни на поиски телефона, но в очередной раз замерла на пороге. Часы-ходики, которые висели здесь над дверью еще со времен бабушки, громко отсчитывали время. Наверное, они и остановили. Руслана снова развернулась к нему и спросила:

- А ты правда за меня боишься?

- Правда, - он быстро взглянул на нее, отвернулся к кастрюле, в которой тихонько начало бормотать вино, и принялся сосредоточенно, слишком сосредоточенно, помешивать содержимое. – Звони, а пока будешь глинтвейном отогреваться.

Она позвонила. Заказала что-то невероятно тайское и невероятно острое.

Непомерный запас шоколада нашелся у нее в заначке – почти на любой вкус.

«Просто я очень люблю шоколад», - неожиданно смущаясь, прокомментировала она появление на столе целой корзины сладостей. Так тоже иногда снимают стресс.

На боль в голове и в глазу внимания уже почти не обращала. Просто впервые за последние сутки поняла, что действительно не боится. Что никакой дядя Паша – торговец памперсами ей не страшен. И глубоко по барабану, что кто-то, кроме него, знает, где она живет. И что кто-то из той цепочки, которую она прошла до этого дня, был в курсе всего и сдал ее. И – самое главное – что ей и без того хорошо. Просто сидеть на диванчике напротив Егора Лукина и болтать обо всем на свете.

Когда сумерками затянуло небо и улицу, включила гирлянду, развешенную у нее на окне. От этого сумерки стали казаться еще гуще. А мужчина возле нее – неожиданно и совсем непривычно домашним, будто всегда был здесь и всегда варил для нее душистый глинтвейн. До самого головокружения.

- Я больше не буду в это лезть, - неожиданно сказала она, когда окончательно разомлела.

- Почему-то я тебе не верю, - рассмеялся Егор. – Раны залижешь и придумаешь что-нибудь еще.