В 1152 г. Изяслав Мстиславич послал своего сына на половцев «и дав ему силу многу, печенеги каневские, и берендеи, и торки, и ижеславцы, и порсяне»[488]. Иногда, впрочем, летопись кратко означает все население Поросья именем поршан[489]. Среди этих давних славянских жителей Поросья в XI в. князья стали селить тюркских кочевников, спасавшихся от надвигавшихся с востока половцев. Мы уже говорили, что в 1080 г. торки были в некоторой зависимости от князей и кочевали около Переяславля[490]. В 1095 г. они уже состояли в действительной службе у Руси, ибо помогали Мономаху выкрасть его сына Святослава из половецкого лагеря[491]. Постепенно прибывали новые колена и принимались князьями на службу. Так Мономах рассказывает, что к нему пришли из степей половецких торки читеевичи[492]. В своих первых походах на половцев князья склоняли торков переселяться на Русь и забирали с собой их вежи. В 1103 г. русские «заяша печенеги и торки с вежами»[493]. Наконец последнее большое переселение этого племени в русские пределы совершилось в 1116 г. Тогда половцы окончательно вытеснили их с Подонья и заставили уйти на Русь[494]. Вместе с ними явились и печенеги, небольшое количество которых вместе с торками оставалось у Дона. Итак, известно переселение в пределы Руси двух племен: печенегов и торков[495], но оказывается, что на службе у князей кроме них были: берендеи, каепичи, турнеи, коуи, боуты[496]. Трудно определить, какие это были племена.

Мы не знаем в степях в домонгольский период таких племен, а потому придется допустить, что это ранее выделившиеся роды из тех же самых торков и печенегов. Когда эти племена только что приходили в знакомство с Русью, то последняя не знала еще хорошо своих новых союзников. Потом, при большом ознакомлении с ними, русские различили их отдельные роды, которые обособились еще гораздо раньше, так что представляли отдельные, самостоятельные единицы. Как прежде Русь называла их всех одними лишь именами печенегов и торков, так теперь она отдельные роды их приняла за самостоятельные племена. Только однажды, вскользь, летопись как бы дает нам знать, что берендеев она считает одним из торкских родов. Так Никоновская летопись, рассказывая об ослеплении Василька, говорит: «и приступи турчин (очевидно торчин), именем Берендей»[497]. Летописец обратил родовое имя в собственное. Нельзя считать это домыслом самих составителей Никоновского свода, ибо то же самое мы находим и в Ипатьевской летописи: «Торчин, именем Береньди»[498]. Затем можно утвердительно сказать, что турпеи – это один из родов торков. Мы знаем, что около Переяславля кочевали торки. В 1026 г. половцы пришли к Баручу. «Беже весть Ярополку, и повеле гнати люди и торкы в Баручь и в прочая городы»[499]. А в 1150 г. Мстислав Изяславич из Канева «послася на ону сторону к турпеем»… «Ростислав же (Юрьевич) остави брата в Переяславли, а сам гна к Сакову и сгони турпее у Днепра, и поимав е, переведее Переяславлю»[500]. Саков и Баруч находились в одной и той же местности, к северо-западу от Переяславля, следовательно, турпеи – не более как кочевавшие здесь торки. Вот единственные два случая, когда можно сделать такой вывод, как приведенный нами выше. Везде же, во всех известиях летописи, печенеги, торки и берендеи ставятся как отдельные племена. Укажем несколько примеров. 1121 г.: «Прогна Володимер береньдичи из Руси, торци и печенези сами бежаша»[501]. 1169 г.: «и ту придоша ему берендичи вси, и торцы и печенези»[502]. 1162 г.: «а Рюрик пойде ис торцьского… и с берендеи, и с куи, и с торкы, и с печенеги»[503]. Вся эта масса разных тюркских кочевых родов носила на Руси общее имя черных клобуков, т. е. черных шапок.

Черные клобуки не были особенный какой-нибудь народ, отличный от торков и берендеев, а это название было общим для торков и берендеев, для ковуев и печенегов, и для всех других мелких племен, осевшихся на Руси. Мы приведем выдающияся известия[504]. В 1162 г. у Рюрика были в войсках: берендеи, ковуи, торки и печенеги. Через несколько строк все они названы черными клобуками: «и начама просити черные клобуци у Мстислава наперед, ать соглядаем, княже, велика ли рать»[505]. В 1172 г. у Мсьтислава были торки и берендеи. «Торцы и берендичи льстяху им». Об этом братья предупреждают его и говорят: «а черный клобукь нами лестить»[506]. Прося читателя за другими фактами обратиться к статье господина Самчевского, мы ограничиваемся приведенными, из которых ясно видно, что имя «черный клобук» имело собирательное значение. Оно было родовым, а все прочие имена являлась видовыми. «Черные клобуки» есть не более как перевод тюркского выражения «каракалпаки» или «кара-тули»[507] – черные шапки. Где же, в каких местностях можно указать поселения этих черных клобуков? Мы уже встречали их на Поросьи и в Переяславском княжестве. В области последнего они кочевали к югу от городов Воиня и Заруба и к северу в окрестностях Баруча и Сакова[508]. Что касается Поросья, то здесь их вежи были главным образом на Белоцерковской степи или Перепетовом поле, в местности, огражденной реками Стугной и Росью. Так мы приводили уже известие летописи, стоящее под 1162 г.: «придоша половци мнози к Гюргеву, и взяша вежи многи по Роту. – черный клобук весь свкупившеся ехаша по них, и постигоша я на Рси»[509]. Тянулись их кочевья, и по берегу Днепра. Так в 1193 г. «половци воеваша по Убережи»[510]. Убережь, по вполне вероятному объяснению господина Барсова, – побережье Днепра[511].