12.13…

Прибыли наши. Валера молодец, не подкачал – высадил Иванова где надо. Ему и разворачиваться не пришлось: сразу же свернул во 2-й Бакунинский и скрылся из глаз.

– Наши.

– А что-то уж совсем ползли. Почти на пятнадцать минут за лимит вылезли, – проворчал Петрушин. – Валера уехал?

– Да.

– Как Петрович?

– Петрович… Ты знаешь, пока – никак…

Вид у Иванова – как у примерного семьянина, проигравшего по пьяни все фамильные ценности. Плечи безвольно опущены, руки сунул под мышки, смотрит в пол, зябко ежится, будто замерз (а жарко – мы, вон, все упрели), взгляд потухший. Стоит на месте, никуда не идет, только покачивается с пятки на носок… Да, про взгляд я приврал – полковник стоит боком, выражения глаз не рассмотреть. Но я давно и хорошо знаю этого человека, могу легко домыслить, какую гамму чувств выражает сейчас его взгляд.

Однако самое главное сейчас вовсе не его настроение: общаться с супостатами и блистать интеллектом ему все равно не придется – мы не дадим.

Но вот тот факт, что встал он неправильно, может загубить на корню всю боевую задачу…

– В смысле – «никак»?!

– До сектора не дошел.

– Вот епп… На забор смотрел?

– Никуда он не смотрел. Весь в себе.

– Ладно, тогда вот так. – Петрушин достал телефон.

– Кому?

– Иванову.

– Жень, запорем всю операцию. Ну обсудили же все эти аспекты…

– А я говорить не буду. Просто позвоню, чтоб встряхнуть, из ступора выдернуть.

Петрушин набрал номер.

– Смотри.

– Да и так смотрю.

Через несколько секунд Иванов встрепенулся, полез в барсетку и воровато оглянулся по сторонам.

И тут взгляд его споткнулся об надпись на заборе – полковник застыл как вкопанный и даже слегка отшатнулся назад, словно стукнулся лбом об стену.

На заборе – каракули, такое впечатление, что нацарапал только что освоивший азбуку пятилетний мерзавец: «Сдезь былъ Вася» – и жирная стрелка вправо.

Иванов приложил телефон к уху, еще пару секунд смотрел на забор, потом уверенно двинулся к нарисованному на асфальте условному знаку.

Отсюда знак не видать – угол не позволяет, но вас, так и быть, я в этот дикий секрет посвящу. Там намалеваны девчачьи классики – для отвода глаз (пришлось Васю отдельно инструктировать, в тех местах, где он рос, классикам предпочитают игру «завали хунхуза с первого выстрела»), а рядом, в полуметре, кривоногий волосатый мужик, писающий по навесной траектории на угол армейской палатки.

Надпись под мужиком жаловалась: «Генацит!!!»

Для тех, кто не в курсе, расшифровывать не буду – это просто такая старая командная притча, которая вспоминается при каждом застолье примерно в районе седьмого тоста.

Иванов сделал двенадцать шагов, остановился, убрал телефон в сумку и еще раз осмотрелся. Затем он расправил плечи, молодецки подбоченился и вполне деловито глянул на часы.

12.15…

– В секторе. Точно посередке.

– Ну, слава яйцам, – облегченно пробормотал Петрушин. – Так недолго и неврастеником стать…

С Бакунинской вырулила белая «Волга», миновала Иванова и, проехав в нашу сторону, остановилась на обочине в сотне метров от точки встречи. Соответственно, и от нас – где-то в сотне метров.

– У нас проблема.

– Ну?

– Разделение целей.

– Одна сюда поехала?

– Да, машина сопровождения. Встала от нас в сотне метров. Хитрые сволочи, страхуются.

– Значит, они умрут первыми, – Петрушин даже бровью не повел. – Хитрые, глупые – нам без разницы. Умирают все одинаково…

Как только «Волга» встала, из 2-го Бакунинского выехала «Мазда» и остановилась рядом с Ивановым.

– Может, Васе звякнуть? – занервничал я. – Думаю, теперь уже можно открытым текстом…

– Не дурак, сам догадается, – Петрушин был монументально спокоен. – Ты не отвлекайся, а то прозеваешь самое главное.

– Хорошо…

Иванову что-то сказали из «Мазды» – он склонился, прислушиваясь. Покорно кивнув, полковник обогнул машину, встал напротив правой передней двери и полез в барсетку. Видимо, его остановили – Иванов с готовностью поднял руки, сделал полшага вперед и даже выгнул спину.

Из оконного проема вынырнула рука и залезла в барсетку.

Иванов схватил эту руку, резко дернул ее на излом и, распахнув дверь, в одно касание выволок из салона бежевого товарища.

– Понеслась!!! – рявкнул я, съезжая вниз по шершавому стволу и обдирая в кровь руки и брюхо.

В тот момент, когда я прыгнул в машину, со стороны перекрестка раскатисто шлепнул первый выстрел.

До цели мы добирались невыносимо долго: секунд двенадцать или даже пятнадцать – от волнения опять забыл считать про себя.

За это время экипаж «Волги» успел выпасть из ступора, оценить ситуацию и принять фатально неверное решение: присоединиться к коллегам и вступить в бой.

Удирать им надо было, удирать! Зажигание, педаль в пол – и вперед…

На восьмом выстреле мы с маху поцеловали в левый борт не успевшую завершить разворот «Волгу» и, держа оружие на изготовку, разом высадились из обеих дверей.

– Тр-р-р! Тр-р-р! Тр-р-р!

Два «вала» наперегонки выплюнули по два десятка пуль, превращая стекла «Волги» в осыпающуюся сверкающим крошевом паутину.

Смена магазинов, двери настежь, контроль. Еще контроль…

Ребята наверняка бывалые и опытные – всем за тридцать, но… самое большее, что они успели, – это достать оружие.

– Минус три. Погнали…

Прыгнули в машину, проскочили к точке встречи.

Работы для нас здесь уже не было.

«Мазда» протекала кровью и бензином – кто-то из наших славных снайперов, то ли из вредности, то ли ненароком, пробил бак. Признаков жизни в салоне и рядом (двое успели выскочить) мы не наблюдали – обошлось без контроля.

– Минус три. Итого – минус шесть.

Иванов лежал на бежевом товарище, припечатав его к асфальту, от позиций к дороге бежали снайперы.

Метрах в двадцати от точки встречи, на обочине, растопырилась криво въехавшая в кювет «99-я» с распахнутыми дверьми. Водила и пассажирка – молодые люди едва за двадцать, вереща от страха и высоко вскидывая ноги, удирали в парк. Видимо, перспектива стать случайными свидетелями неожиданного происшествия им совсем не улыбалась.

– Оцепление. Звонок Валере, – распорядился Петрушин, перевешивая оружие за спину и доставая боевой нож. – Петрович?