Обычно анализ «дипломатии Танаки» сводится преимущественно к политике в Китае. Однако в бытность его главой правительства и министром иностранных дел и колоний произошли и другие важные события. Будучи ярым антикоммунистом и поддерживая всего несколькими годами ранее участие Японии в интервенции на Дальнем Востоке, Танака понимал важность хотя бы временной нормализации отношений с СССР для укрепления позиций Японии в Китае, а также противостояния США и Великобритании. И с этой целью он неоднократно направлял в СССР свои экономические и политические миссии, члены которых, несмотря на неофициальный характер этих визитов, принимались Сталиным и другими руководителями советского государства. Однако на неоднократные предложения советской стороны в 1927 году, впрочем, как и в 1933-м и в другие годы, подписать договор о ненападении японские правящие круги каждый раз отвечали отказом, ссылаясь то на необходимость предварить его торговым договором, то на присоединение обеих стран к антивоенному «пакту Бриана – Келлога» от 27 августа 1927 года и т. д. В реальности же в Токио считали, что «в отношении пакта о ненападении, выдвигаемого Россией, Япония должна занять такую позицию, которая обеспечивала бы империи полную свободу действий»[318]. При этом опять всячески эксплуатировался лозунг «красной опасности». Автор широко известной в Японии книги «Вопросы обороны Дальнего Востока» генерал С. Кодауми предупреждал: «Всякое сближение с Россией чревато опасностью проникновения в страну красных идей»[319].

Политические цели планируемой агрессии Японии против СССР вытекали из непримиримой вражды к советскому строю, стремления не допустить распространения коммунизма. Считалось необходимым, не дожидаясь, пока «в будущем Советский Союз заявит о себе во весь голос… принять меры против его разлагающего красного влияния»[320].

Поэтому характерной особенностью экспансионистских планов Японии было то, что противоречия с СССР с самого начала планировалось разрешать только путем вооруженной борьбы, а в отношении США, Великобритании и Франции предпочтительными считались преимущественно экономические, политические и идеологические методы противоборства.

Свою роль играли и идеи реванша. После неудачной интервенции в период Гражданской войны в России, когда пришлось, ничего не добившись, с позором возвращаться на острова и подсчитывать потери и убытки, агрессивность среди японских военных вспыхнула с новой силой. Интервенция на советском Дальнем Востоке была первым поражением японской армии с момента ее создания. И офицеры армии, и в первую очередь офицеры генштаба и Квантунской армии, горели желанием взять реванш, выбрав удобный момент.

Но все-таки определяющую роль в готовившейся против СССР войне играли экономические цели, стремление японских монополий овладеть богатствами советских Дальнего Востока и Сибири. В официальной японской прессе прямо отмечалось: «Если наши экономические и культурные начинания в Китае и Сибири будут прекращены, нам уготовлена участь изолированной и беззащитной островной страны»[321]. В неофициальных документах также указывалось, что кардинальная цель войны против СССР «должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в овладении Советским Дальним Востоком и Восточной Сибирью»[322]. В японской прессе активно пропагандировались выступления военного министра С. Араки, который под предлогом борьбы с коммунизмом проповедовал широкие экспансионистские планы, призывал к распространению с помощью военной силы «японского морального духа» во всем мире, не уставая при этом утверждать, что Японии якобы угрожает СССР.

Японский военный атташе в Москве подполковник Ю. Касахара[323], оценивая в своем докладе в японский генштаб военно-стратегическое положение СССР в 1931 году, отмечал, что нужно использовать благоприятный момент «для того, чтобы наша Империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока». Предлагалось сначала попробовать добиться своих целей мирным путем – имелась в виду покупка, в первую очередь, Приморья за умеренную плату. Одновременно Касахара считал, что если начнется война, «то она не представит для нас затруднений» в силу слабости вооруженных сил СССР, готовности Польши и Румынии выступить согласованно с Японией и возможностей «стратегической пропаганды», которая позволит «вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путем использования белых группировок внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов». По мнению Касахары, «нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций»[324]. Сталин обратил пристальное внимание на документ, составленный Касахарой, который был перехвачен советской разведкой. Более того, выдержки из этого документа послужили документальной основой для статьи в «Известиях», опубликованной 4 марта 1932 года. Впоследствии фотокопия доклада Касахары была представлена советским обвинением Токийскому трибуналу.

Необходимо также сказать, что советское руководство было проинформировано о заключенном осенью 1931 года соглашении между польским и японским генштабами, согласно которому Польша обязана была «быть готовой оттянуть на себя силы большевиков, когда японцы начнут продвигаться по территории СССР»[325]. Очевидно, учитывая эту информацию, советская дипломатия пошла на уступки при заключении советско-польского договора о ненападении летом 1932 года.

Чтобы реализовать свои агрессивные планы, Японии требовались мощные вооруженные силы, оснащенные современной военной техникой и укомплектованные обученным личным составом. В связи с этим ускоренными темпами развивались военные отрасли промышленности. Новые военные заводы строились как в метрополии, так и на территории Кореи и Формозы (Тайваня), аннексированных Японией еще перед Первой мировой войной. Наращивание военного производства осуществлялось главным образом исходя из потребностей большой войны на континенте, прежде всего с Советским Союзом. Это отмечали в том числе и иностранные наблюдатели, в частности послы Великобритании и США в Японии[326]. Так, несмотря на то, что сумма военных ассигнований в бюджете 1930 года по сравнению с предшествующим годом сократилась, их удельный вес возрос до 28,5 %, выведя Японию на ведущие позиции в мире по этому показателю[327]. При этом наряду с развитием чисто военной промышленности заметно интенсифицировался переход мирных отраслей на производство продукции двойного назначения.