class="p1">— Ой, ну то есть ты… С чем делать? — надеюсь, он быстро забудет мою промашку, рассказывать ему про Ни у меня точно желания нет.

— Сейчас седьмой бой. Ты сказал Тимерии, что будешь драться с Фередериком.

— Чёрт, и правда!.. — я абсолютно не продумал свой план действий. Соврал-то я хорошо, но как теперь выкрутиться… А времени придумать хороший план практически нет, потому что прямо ко мне вдоль нижних рядов уже идёт Тимерия.

Level 14: Девятый бог и бой против Тимерии

Я смотрю на приближающуюся Тимерию и замечаю странный блеск в её глазах. Неужели, она выяснила, что её противник — это я? Отвратное стечение обстоятельств! Надо валить отсюда, отсижусь в комнате ожидания для бойцов-новичков. Её туда пустить не должны, она ведь будет выходить на арену через свой блок! Я вспоминаю, что в блоке «старичков» работает Линетт и мне становится дурно. Почему она просто не согласилась со мной? О каком совместном будущем может идти речь, если она называет меня отбросом, хотя сама живёт с промытыми мозгами!

Думая о Линетт, я быстрым шагом сваливаю с арены, постепенно ускоряясь по мере того, как учащаются оклики Тимерии.

И всё-таки, почему меня так волнует ситуация с Линетт? Я бросал девушек, и те бросали меня уже тысячу раз! Почему на этот раз всё иначе? Неужели я действительно настолько к ней привязался?

— Твоё давление и пульс увеличиваются на 25 %, когда ты находишься рядом с ней, — говорит Ни. — Не нужно быть нейроинтерфейсом, чтобы понять, что ты — мудила — перестал относиться к ней, как к обычной овце, которую можно только использовать.

— Эй, голубоглазик! — слышу я крик за спиной. — Погоди-ка!

Чёрт, да заткнитесь нахрен вы обе! Вы мешаете мне думать! Хм… А ведь я принял правильное решение, сам того не осознавая. Логично, что мне сейчас нужно спешить к выходу на арену, ведь седьмой бой якобы должен стать моим. Быть может, я заставлю этой выходкой Тимерию разозлиться и тогда главное самому сохранять спокойствие — и дело в шляпе.

— Смотри не сдохни, блондин! — слышу я крик Тимерии, прежде чем зайти внутрь комнаты ожидания. Похоже, она пока ничего не подозревает. Ох, как же мне выкрутиться из этой ситуации…

Я усаживаюсь на скамью, напротив единственного сидящего внутри мужчины и опускаю голову. В кромешной тьме сидим лишь мы вдвоём, ожидая своего рокового часа.

— Номер «92»! — слышится крик судьи снаружи. — Твой выход через пять минут.

— Понял, — коротко отвечает мой сосед по темноте. Я замечаю, что в его голосе совсем нет ноток волнения, которые зазвучат в моём, если я решу раскрыть свой рот.

— Ты выглядишь уверенным в себе, — решаю я нарушить тишину.

— Так и есть. Что нельзя сказать о тебе, Александр, — неожиданно отвечает мне боец.

— Ч-что, прости? Мы разве знакомы? — спрашиваю я.

— Отчасти. Я знаю тебя, но ты не знаешь меня, хотя с большинством людей всё как раз наоборот, — загадочно произносит незнакомец.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Может, назовёшься для начала, раз уж знаешь, как меня зовут?

— Люди называют меня по-разному. Одни величают дьяволом, другие богом, в большинстве, конечно, первые. Однако я склонен именовать себя Фейтдингом, — продолжает свою странную тираду боец номер «92».

Богом или дьяволом? Не слышал, чтобы заключённые так называли какого-то бойца. Неужели, он настолько способный? Ни, может просканировать его?

— Во-первых, кое-кто просил меня заткнуться, — обиженным тоном произносит Ни. — Во-вторых, в такой кромешной тьме я даже тебя разглядеть не могу.

А правда, какого чёрта здесь так темно? Мне начинает казаться, что окружающая нас тьма слишком неестественная, поскольку в дальнем конце коридора есть окошко и через него прямо сейчас светит ярко-красными красками заходящее солнце. Так почему же тогда я чувствую себя, словно слепец?

— Твоего противника зовут Фредериком, — зачем-то говорю я Фейтдингу. — Он пользуется кинжалами и плохо защищает правую сторону, поскольку его ведущей рукой является левая. Надеюсь, это тебе поможет.

— О, благодарю, это определённо должно помочь мне, — отвечает мужчина, но в его голосе не звучит и толики удивления или радости от полученной информации. — Ну, раз ты подарил мне столь полезные сведения, я обязан отплатить тебе тем же, Александр Войдовский.

Волна мурашек невольно пробегает по моему телу. Фамилия. Откуда он её знает? Я, кажется, даже Андреасу её не называл…

— Откуда ты… — начинаю я, но Фейтдинг сразу же перебивает меня.

— Мой совет будет звучать следующим образом: знай, тебе ещё долго придётся притворяться тем, кем ты не являешься и этот обман рано или поздно приведёт тебя к отчаянию…

— Что ты несёшь…

— … несколько раз тебе придётся проиграть, но те поражения, что ты понесёшь под луной, лишь трижды обернутся тебе на пользу, — продолжает говорить Фейтдинг. — Запомни мои слова, сорен анктим, и до поры до времени они будут подсказывать тебе, как правильно поступить. А после мы встретимся вновь.

В моей голове каша. Что несёт этот придурок? И что такое…

— Сорен анктим? — переспрашиваю я. — Как ты меня назвал?

— Так тебя зовут у нас, — поясняет, совершенно не внося ясности, Фейтдинг. — Сорен анктим — падшая звезда.

— Всё, номер «92», твой выход! — кричит судья и открывает врата. Комнату ожидания озаряет алым светом заката и я, наконец, умудряюсь увидеть человека, с которым вёл беседу.

Однако увиденное никак не сходится с тем, что я рисовал у себя в воображении, когда общался с загадочным собеседником в кромешной темноте. Совершенно невзрачный молодой человек, потирая заспанные глаза, поднимает с земли щит и меч, после чего медленно тащится к выходу на арену. В нём нет ни уверенности в себе, ни амбициозного настроя — лишь усталость, пустота и страх — как и у всех рабов, которых я знаю.

— Что, заснул прямо перед выходом? — спрашивает его судья. — Должно быть, у тебя железные нервы, номер «92».

— А? Заснул… — что-то бормочет боец, но я не слышу его ответа, поскольку вслед за парнем закрываются двери, и я остаюсь в комнате один ещё на сорок с лишним минут.

На бойцовские ямы опускается ночь. Я думаю о чём угодно, но только не о предстоящей схватке. Меня волнует вопрос, почему сутки здесь такие же, как на земле, но год длится в три раза дольше; меня беспокоит, расстроится ли Линетт, если я умру или плюнет на мою могилу; и будет ли вообще у меня могила?

— Мы справимся, Саша, — коротко и чётко говорит Ни.

— Да, — вслух отвечаю я ей, окончательно собравшись. В этот самый момент