Но на этом всё, Артур! Хватит хомячить! Пора валить. А то…

Договорить я не успел…

* * *

Звук ревуна прозвучал для нас неожиданно, когда мы находились во внутренних помещениях… Мы поспешили наверх… Бумаги с собою брать не стали, ибо Серёга панику просто так поднимать не будет. Но сумки с автоматами и пистолетами из рук уже нее выпускали… Это богатство, всем богатствам богатство…

* * *

На палубе я понял, что довольно сильно потемнело… И не потому, что приблизился вечер… Небо нахмурилось, ветер усилился. Но на удивление, море не штормило особо…

Меня это радовало. Я не особо люблю качку. Морской болезнью не страдаю, но… Всё же лучше, пока не особо качает…

Наша «Акула» болталась на волнах метрах в ста от нас. Было видно, что Серёга подаёт нам какие-то сигналы, но понять его я не мог. Попытка докричаться тоже не принесла успеха. Ветер относил все слова куда-то в сторону…

Чего-то я притупил… У меня же есть рация… Я достал из внутреннего кармана рацию и обнаружил, что она выключена…

Включив её я тут же услышал отборный военно-морской мат, в исполнении нашего морпеха…

Я стал вызывать его:

— Акула! Здесь Кот. Как слышишь? Приём…

— Кот! Какого чёрта… Рация…

— Серёга! Что случилось? Чего ты паникуешь?

Он стал махать рукой, указывая направление прямо по ходу нашего судна…

А из рации донеслось:

— Цунами!

Глава восьмая

Цунами и два профана посреди океана…

Когда я глянул туда, куда указывал Серёга, мне аж поплохело… Широкая тёмная полоса, вроде бы находящаяся где-то далеко на горизонте, становилась всё шире…

— Артур! Похоже, что нам кирдык…

— Что?

— Вон туда глянь! Серёга сказал, что это цунами…

— Откуда цунами в Чёрном море?

— А хрен его знает… Бежим!

— Куда?

— В рубку! Хватай оружие и бегом! Шнелле! Шнелле!

Уже на бегу, друг почему-то спросил:

— А почему на немецком?

— А так быстрее доходит…

* * *

Забежав в рубку. Я тщательно закрыл за собой все защёлки, рычажки, в общем, всё, что было на металлических дверях.

Стало тихо. Ветра не слышно, на секунду показалось, что все опасности позади и нам ничего не угрожает.

Но картинка, открывающаяся за большими толстыми квадратными окнами, впереди по ходу судна, говорила об обратном…

Тёмная полоса ширилась и надвигалась на нас неумолимо и беспощадно…

— Это волна? — дрогнувшим голосом спросил Артур.

— Да. Волна… О-о-очень большая волна… Цунами называется.

— А чего она тёмная… Там же наверху должны быть такие… белые… Их ещё барашками называют.

— Ага… Это у берега они такие… С белым наверху… А здесь никаких баранов нет, кроме нас с тобой.

— А с чего это мы бараны?

— А с того, что только бараны надеются выжить посреди моря на дрейфующем корабле, когда на них надвигается такая хрень…

А между тем волны стали больше. И мы вместе с судном стали переваливаться с волны на волну… Вверх-вниз, вверх-вниз…

Но это были ещё цветочки… Потому что уже стало заметно, как огромная тёмная стена о-о-очень большой волны надвигается на нас. Нам это хорошо было видно, так как волна шла на нас прямо по курсу.

Ближе…

Ещё ближе…

— Держись! — крикнул я другу…

Нос нашего корабля стал задираться всё выше и выше… Теперь мы смотрели прямо в небо… А корабль забирался всё выше и выше… Хрупкое и маленькое, по сравнению с огромными волнами, наше судёнышко скрипело, хрустело и грозило рассыпаться на маленькие кусочки… Но мы по-прежнему поднимались… Казалось, что наш подъём на вершину этой волны длится целую вечность…

Но вот ненадолго мы как будто зависли достигнув самой верхней точки…

И вдруг всё внезапно рухнуло вниз…

А желудок наоборот рванул вверх… И я сразу пожалел, что недавно очень сытно поел… Но заморачиваться по поводу морской болезни мне было абсолютно некогда… Я вцепился руками в какие-то поручни, а ногами упёрся во всё то что можно…

Наш корабль падал вниз… Неумолимо быстро приближалась тёмная вода… Казалось, что мы сейчас нырнём под воду, глубоко-глубоко…

И мы нырнули… Нос корабля глубоко ушёл под воду… Тонны пенной воды ударили нам прямо в стёкла рубки… Но видимо стёкла были рассчитаны на такие удары, и выдержали…

Словно пенопластовый поплавок мы снова вынырнули… Но радоваться было рано… Следующая волна, накатывающаяся на нас была не меньше предыдущей, если не больше…

И снова мы ползём, как в той бравой советской песне: «Всё выше! И выше! И выше!..»

Я вдруг поймал себя на мысли, что мне совсем-совсем не страшно…

* * *

Переваливаясь с волны на волну, мы преодолели самые большие и страшные волны… Постепенно эти «качели» становились всё слабее и слабее… Наконец всё закончилось…

Мы находились практически на спокойной воде… Небольшие волны не в счёт… Мы их уже не замечали, как факт…

Всё закончилось? Даже не верится… Но впереди больше не видно ничего подозрительного. Мы перескочили через самые большие волны… А цунами, даже не заметив нас, пошло себе дальше, в сторону турецкого берега… Похоже, что она (оно) именно там, на берегу, собирается творить свои тёмные дела…

— Дай закурить, Артур!

— Ты же не куришь, Сань… — сказал друг, протягивая мне сигарету…

Я прикурил от протянутой мне зажигалки, глубоко затянулся и ответил:

— Не курю… — и снова глубоко затянувшись, закашлялся…

— А где наши? — вдруг спросил Артур.

— Отсюда не видно… Пошли на палубу… Осмотримся…

Выйдя на палубу, мы забрались как можно выше… Но, несмотря на мощные бинокли, которые у нас были с собой, мы не смогли обнаружить в зоне прямой видимости нашу маленькую «Акулу»…

Методично, метр за метром, градус за градусом мы обшаривали горизонт. Но всё было зря… Наших нигде не было видно…

* * *

— Саня! А тебе не кажется, что наш «Михайло», как то не так себя ведёт?

— Ты про что это?

— А вот про что?

Артур вынул магазин из своего пистолета, выщелкнул один из патронов и бросил его на палубу…

Патрон покатился, всё ускоряясь, пока не остановился упёршись в переборку…

— Мы, что? Тонем?

— Да, похоже на то. Судно уже накренилось. Корма ниже носа… Кажется, пока мы занимались сёрфингом на этих волнах, мы набрали лишней воды…

— Я человек сухопутный, но как-то слышал, что перед штормом надо было задраить все люки и прочие открытые дверцы. Хрен его знает как это тут называется.

— Ну, правильно. Экипаж на таком корабле должен быть человек сто. А мы тут вдвоём,