К груди дочь крепко прижимает трофей – элегантную бежевую сумку, которая ей совсем не подходит. Точнее сказать, эта сумка не подходит прежней Марусе, которая носила тёплые колготки и унылую юбку. Теперь эта одежда выглядит на ней, как маскарадный костюм. Шапка торчит из кармана пальто. Волосы растрёпаны.

Изида с размаху обнимает Марусю, и та сгребает девочку в объятья.

– Это что, «Шанель»? – Лена разглядывает ещё неоторванный ценник. – Ты магазин ограбила?

– Подарили, – небрежно отвечает Маруся. С Изидой на руках она похожа на юную Мадонну, счастливую, не в курсе грядущих мук. Пусть даже кругом разбросаны намёки, прописаны аллегории и сделаны сноски.

Лена закуривает новую сигарету, Изида кашляет, и Маруся уводит её в другую комнату.

– Ты пойдёшь с нами смотреть мумий? – звучит оттуда голос девочки.

В Лувр отправляются все, за исключением Лены – у той сегодня срочные дела, Саша предложил ей руку, сердце и дом в Везинете – теперь нужно оформлять брак, получать вид на жительство, перевозить старшую и младшую сестрёнок Изиды. В общем, начать и кончить! – суммирует Лена и оглушительно хохочет, прямо как Лёлик из кинокомедии «Бриллиантовая рука». Изида жмётся поближе к бабушке Наташе.

Маруся вышагивает с драгоценной сумкой на локте. Ни к селу, ни к огороду, считает Леночка.

– Он вечером приедет, – говорит Маруся на ухо Виктории, пока весь прайд со знанием дела проходит мимо трамвайной остановки. Мужской и женский голоса громко объявляют станцию.

– Я даже не знаю, что тебе сказать, – мнётся Виктория, но дочь заявляет:

– А ты ничего не говори! Просто порадуйся за меня, вот и всё!

Амен, думает литред.

На станции «Châtelet» они прощаются с Леной – и пешком идут по набережной до Лувра. Виктория завидует букинистам с их темными ящиками – с удовольствием покопалась бы в книгах, зарылась бы в буквы, нырнула б в слова.

Мама Наташа с Изидой – впереди на полкорпуса, Маруся – со своей сумкой и счастьем – шагает рядом, и норовит взять маму под руку.

– Ты не сердишься? – спрашивает дочь.

– Нет, конечно, – говорит Виктория, – ты взрослый человек, и можешь делать, что угодно, но этот Амен… Только что познакомились, и сразу такие подарки!

Мама Наташа разворачивается к Виктории и стреляет в упор:

– Надо же, какая ты стала правильная, доченька!

(«Доченькой» литреда называют только в самых исключительных случаях – надо крепко напортачить, чтобы тебя назвали «доченькой»).

– Случайно не помнишь, кто это ездил в молодости в Париж, и тоже получил в подарок сумку? – ядовито спрашивает мама Наташа. Она сегодня очень сердится на Викторию, а почему – непонятно.

– Это совсем другое дело! – горячится литред. – У нас роман был! Настоящие отношения, любовь… А тут – поманили, и понеслась, как девочка по вызову.

Маруся плачет, Изида за компанию с ней тоже пытается выдавить слезу, но слезы не выдавливаются, поэтому она шепотом уточняет:

– Девочка по вызову – это из скорой помощи?

– Практически, – говорит Виктория.

– А вон там львы, – показывает пальцем Изида. За ссорой и не заметили, как дошли до Лувра.

В небе над Сеной – синие тучи единым мазком, будто бы кто-то провёл широкой кистью по штукатурке.

11

Никто из четырёх поколений семейства Виктории в Лувре не бывал. В давние дни Иваницкого она до Лувра так и не дошла, хотя собиралась. Пока Маруся с Викторией покупали билеты в автоматической кассе, Изида с мамой Наташей глазели на стеклянную пирамиду: вид снизу. Египет шёл по пятам след в след. Маруся больше не плакала – и поминутно проверяла телефон: ждала сообщения, звонка или какой-нибудь милой картинки (если верить рассказам, их присылают своим девушкам влюблённые мужчины).

Виктория сердилась теперь уже не на дочь, а на себя. Столько лет мечтала о том, чтобы Маруся разорвала, наконец, душную пуповину, нашла бы себе кого-то, получила бы прививку страдания, обиды, горечи, и вместе с тем – счастья, удовольствия, надежды! Главное – чтобы стала отдельным от неё человеком, взрослым, самостоятельным. Но стоило этому случиться – быстро, в полчаса, потому что египетские боги в Париже действуют стремительно, – как Виктории тут же стало до смерти обидно за себя, и даже что-то вроде ревности зашевелилось внутри, на том месте, где обычно клубились раздражение и усталость. Прежняя забота дочери, её внимание, ласка, вечное присутствие показались вдруг такими желанными, недосягаемыми. Явился этот Амен с леской в волосах – и мама больше не нужна…

Бабушка хотела увидеть Джоконду, Марусе было всё равно куда идти, как, впрочем, и Виктории, но Изида попросила – пусть ей вначале покажут мумий.

– А динозавров здесь, кстати, нет? – спросила девочка на входе в египетский отдел. Издали увидела большие каменные ноги среди колонн, похожие на сапоги с пальцами – и притихла. Что-то варилось в детской головке, пока ещё никому не ясное, но однажды из него прорастут будущие предпочтения и вкусы, интересы и одержимости, страсти и судьба… Никто об этом не знает – даже сама Изида, не говоря уже про её мать.

Кстати, из слова «мать» можно составить ещё и слово «там», но Виктория даже с самой собой играет по строгим правилам – существительные, нарицательные, первое лицо, единственное число. У слова «существительное» – общий корень с «существованием» и «существом». Виктория составляет много маленьких существительных из одного большого, слова – обитель существования самой сути её существа.

Маруся прошла между колоссом Сети из Карнака и головой Аменхотепа. В груди горячо бьётся имя – «Амен, Амен, Амен», и просьба: ну позвони, или напиши, чего тебе стоит?

Сегодня утром продавщицы бутика на улице Камбон смотрели не на Марусю, а только на Амена – показывали ему одну сумку за другой, как будто знакомили, официально представляли. Сумки требовали уважения – каждая стоила таких денег, что нули на ценниках складывались в крик восхищения (скорее, впрочем, ужаса) – 0000!

Египетские скульптуры все, как на подбор – прекрасного сложения. Узкие, слегка приподнятые плечи (лёгкое изумление), длинные ноги, вытянутая талия. На папирусах – головы и ноги в профиль, тело развёрнуто к зрителю.

– В древнем Египте, – рассказывает Изиде Виктория, – о мёртвых заботились больше, чем о живых. Дома строили из простенького кирпича, а гробницы возводили из камня, металла и даже дерева, которое считалось у них бесценным.

(Не зря читала в самолёте популярный журнал по истории, который забыл в кармане впереди стоящего кресла её предшественник. Точнее, предместник).

Изида слушает Викторию, раскрыв рот, и не выпускает ладошку из её руки – на всякий случай. Кто знает этих мумий, вдруг они вздумает оживать прямо сейчас, при ней?

Но мумий пока что не видно.