– Хорошо! – согласилась Алёна. – Собрались мы в большое войско, ну, хотя бы под руку Степана Разина стали, побили бояр, Москву взяли, до самого царя дошли, а дальше что? Кому землей-то править? Бояр побьем, дьяков тож… Мужики вон говорят, что-де казаками жить станут, круг заведут, на кругу и решать все дела будут. В Кадоме, может, круг и соберется, а как всю землю русскую в круг собрать?

– А на что нам круг на Москве? Мы в Белокаменной царя посадим. Хоч нынешнего, пущай в палатях сидит, чай, не объест один-то, иноземцев там всяких принимает, посольства, а зачнет супротив мужиков идти, мы другого царя посадим, свово, мужицкого!

Алёна соглашалась с дедом Пантелеем и не соглашалась. Все как-то легко у него получалось: не понравился один царь – поставили другого, будто не помазанник он божий, а кукла в руках потешника-скомороха. Но спорить с дедом Пантелеем она не стала, да и не до того было. Федор Сидоров, Иван Зарубин, Игнат Рогов, Селиван и еще десятка два мужиков обступили Алёну.

– Ты погляди, что деется-то! – обводя рукой поляну, заполненную мужиками, воскликнул Селиван. – Что те ярмарка, гудет народ. Сила-то, силища какая прибыла!

– Теперь не токмо на Кадом – и на Нижний замахнуться можно, – поддержал Селивана Игнат Рогов.

Федор Сидоров засмеялся и, обращаясь к Алёне, заметил:

– Что дети малые радуются твои атаманы, а того не понимают, что еще не войско, а токмо толпа мужиков.

– Не омрачай радости нашей, – прервал Федора Иван Зарубин. – Крепости, чай, не кажен день берем, пусть порадуются мужики.

– Пущай, мне что, – пожал плечами Федор. – И все же, по моему разумению, дозоры нарядить следует, дабы не случилось такого, как с моими ватажниками…

– Да, загулевались, – вздохнула Алёна. – Пора и за дело приниматься. Вы, атаманы, сотни свои из стана выведите, чтобы не путались наши мужики с пришлыми. Стрельцов отдельно соберите. Остальных же мужиков поделить надобно по сотням. Кого из своих пусть над собой поставят, а кого и мы в есаулы дадим. Ты, Игнат, заставы поставь да побольше мужиков выставь, у нас теперь их довольно. Заставы чтоб конные, из твоей сотни, и старшими на них должны быть мужики толковые! Ну, а как управитесь со всеми делами, прошу ко мне на разговор.

В Алёниной наспех вырытой землянке за полночь собрались есаулы. Одни Алёне были хорошо знакомы, других она видела впервые. С достоинством, по-хозяйски держались те, с коими она начинала поход, кто уже познал горечь поражения и радость победы, пришлые же держались особняком, настороженно.

– Собрались мы здесь, атаманы, совет держать, – начала Алёна, – как жить дальше. – Помолчав, она продолжала: – Ходила я ноня по стану, речи мужиков слушала, думки их выведывала. Разные думки у мужиков и речи разные. Однако ж вера, что за правое дело взялись, сильна в мужиках, и веру ту крепить и умножать надобно, в том сила наша! Нас уже не три сотни, как было вчера, а четырнадцать! Нам по лесам прятаться теперь не пристало, в леса врагов наших загонять след! С каждым часом силы наши множатся: под Вадом Иван Чертоус, с ним конных мужиков три сотни; под Темниковом Андрюшка Осипов с двумя сотнями мужиков; на подходе к нам Ивашка Захаров с ватагой, а по Волге Степан Тимофеевич Разин с донскими казаками да с войском народным на Симбирск идет. Сил много кругом, да врастопырку все. Вот и думается мне, что объединиться надобно.

– Верно говоришь, к Разину пойдем! – выкрикнул сидевший у входной двери Степан Кукин – из вновь прибывших. Его поддержал Ерумка Иванов, тоже из пришлых:

– На Симбирск веди, к Разину!

– Чего мы под Симбирском не видывали? Стрельцов, может? Так их и здесь достанет. Арзамас воевать надобно, а потом в Нижний – бояр побить! – горячился, размахивая руками, есаул из вознесенцев – Емельян Мягков.

– На Темников идти надо, Ваське Щеличеву кровя пустить, – вскочив с лавки, выкрикнул Федор Сидоров.

– На Шацк!

– Нижний Новгород воевать!

– Зачем нам Нижний, в Кадоме, в Кадоме отсидимся Разина дожидаючись, – предложил кто-то.

Поднялся гвалт. Мужики спорили, ударяя себя в грудь, потрясая кулаками, хватая друг друга за кафтаны, орали, стараясь перекричать, каждый предлагал свое…

Алёна, стремясь остановить разошедшихся мужиков, поднимала руку, стучала рукоятью пистоля о глиняную посудину, но ничто не помогало. Тогда, заложив два пальца в рот, она заливисто, по-разбойничьи свистнула.

Пораженные мужики смолкли.

– Чего раскудахтались? – покачала осуждающе головой Алёна.

– Раскричались что лотошники на базаре, а не атаманы. Чередом говорить, не разом. Кто хочет слово сказать? – обратилась она к пристыженным и присмиревшим есаулам.

С лавки поднялся белобородый, богообразного вида мужик.

– О Боге забыли, православные! О Боге! О наместнике его на земле. О царе нашем, здравия ему и долгие годы, об Алексее Михайловиче, – перекрестился троекратно мужик. – Супротив бояр поднялись мужики, не супротив царя. Они, горлатные шапки, скрывают, поди, от него правду о житье нашем горестном, о муках, принимаемых нами.

– Что бояре, что царь – все они одним миром мазаны! – выкрикнул кто-то из есаулов. Алёна кинула взгляд на перебившего гладко льющуюся речь богообразного мужика и признала в нем Григория Ильина.

«Смел мужик на язык, – отметила про себя Алёна. – Поглядим, каков в деле будет».

– Так чего же ты хочешь? – спросила она белобородого мужика. Тот, приосанившись и оглядев затаивших дыхание, насторожившихся есаулов, медленно растягивая слова, произнес:

– Повинившись царю-батюшке, отписать ему обиды наши, правду о притеснениях, чинимых боярами да князьями, о слезах сиротских, о жизни нашей многотрудной. Просить его, отца родного, умолять о защите.

– Тогда уж и нашему, мужицкому царю отписать надобно – Степану Разину, – стал рядом с белобородым Федор Сидоров. – А там и поглядим, кто разумеет горе наше безутешное, долю нашу мужицкую.

Есаулы опять зашумели.

– Разговоров мы ноня наговорили много, а дело так и не решили, – подала голос Алёна. – Посему поутру созовем круг и решим, какой город воевать, кому письма писать.

Атаманы согласились с Алёниным предложением и нехотя начали расходиться.

– Федор, – позвала Алёна атамана Федора Сидорова. – Давно хочу тебя спросить, да все как-то недосуг, куда Иринка запропастилась, да и Матвея что-то в твоей ватаге не оказалось?

– Так ушел он из ватаги. Как Иринка понесла, так и ушли они. В Арзамасе теперь живут, у матери. Оженился Матвей, все честь по чести. Поди, уже и дите Бог дал.

– А поп, рыжий такой, толстый…

– Савва, что ли? Здесь он. В стане людно, оттого и не приметила его. Под Вадом-то не вся ватага была, потом подошли останние, а с ними и Савва, и Савелий, и Алешка, и еще, почитай, полсотни ватажников пришло.