Перед МИДом была поставлена задача использовать все возможности, чтобы сохранить мир. 28 октября меня направили в Нью-Йорк для того, чтобы через дипломатические каналы закрепить то, что было достигнуто благодаря инициативе нашего правительства. Между 22 и 28 октября, в наиболее критический период, советское правительство проявило огромную творческую инициативу, чтобы разрешить кризис мирным путем. Основой договоренности были письма Хрущева и Кеннеди от 27 и 28 октября. Правительство США брало на себя обязательство не нападать на Кубу, и выражалось мнение, что и другие страны воздержатся от этого. Советский Союз дал слово вывести ракеты с Кубы. Замечу, что консультаций по этому вопросу с кубинским правительством не было, что в последующем осложнило решение о контроле.

В течение двух с половиной месяцев через дипломатические каналы требовалось отработать и принять в ООН документ, который бы устраивал всех: СССР, Кубу и США.

В это время проходила XVII сессия ООН, что позволило соцстранам разъяснить позицию СССР и раскрыть суть притязаний США. На сессии было 110 делегаций. Мы поддержали наших кубинских друзей, нам удалось добиться благосклонного отношения к позиции Кубы со стороны нейтралов.

В ходе встречи и переговоров с американцами они несколько раз возвращались к вопросу о воинских соединениях и частях, говорили, мол, это отборные гвардейские части. И это было правдой (зачем же за тысячи километров везти допризывников?!).

Таким образом, положение Кубы, ее международный авторитет были значительно подняты в результате разъяснительной работы среди государств, входящих в ООН. В свою очередь, американцы вдруг захотели уйти от обязательств своего правительства, изложенных в письме Кеннеди: ненападение, гарантия безопасности, признание статус-кво строя и правительства. Американцы теперь разобрались, что президент Кеннеди нанес большой удар и по доктрине Монро. Кеннеди наобещал слишком щедро.

Дальнейшие переговоры показали: американцев не устраивают три подписи под документом: СССР, США и Кубы. Американцы не желают садиться за один стол с кубинцами. Они внесли несколько документов, где были оговорки: что США могут подтвердить свое обязательство не нападать, если Куба будет «вести себя хорошо». А что такое «хорошо»? Идея социалистического пути развития не может быть для американцев «хорошей». Также они попытались узаконить через ООН свое требование о группе наблюдателей на территории Кубы.

Но нейтральные государства, особенно бывшие колонии, очень чувствительны к такого рода закабалениям, и это укрепляло наши позиции.

Вопрос об инспекции, о контроле за вывозом ракет без кубинской стороны не может быть решен. И мы не вправе решать за Кубу. Естественно, вопрос о контроле приобрел особо острый характер. Наши позиции укрепились, прими кубинское руководство хотя бы одно из предложений Генерального секретаря ООН У Тана. Он надеялся побывать на ракетной базе, сфотографировать демонтаж ракет, чтобы успокоить мировое сообщество.

Далее У Тан предложил создать группы, которые бы контролировали вывоз ракет с Кубы. И это предложение не прошло. Тогда У Тан предложил создать контрольные группы в Нью-Йорке, прямо в ООН, которые бы выезжали по заявке. Но на это не согласились американцы.

Американцы не хотели представлять общий документ, и мы согласились, что каждая сторона ознакомит протокольную часть ООН со своим вариантом.

Наша делегация в это время провела еще один круг разъяснительной работы, чтобы разоблачить позицию США. Мы предложили изложить все заявления в виде декларации. Но и здесь нам договориться не удалось.

Тогда мы предложили вернуться назад – направить в ООН письма Хрущева и Кеннеди и принять их в качестве официальных документов ООН. И на это американцы не пошли.

Но в конце концов под давлением общественности мы и американцы договорились написать заключительное письмо, в котором подтверждается договоренность. Правда, американцы при этом заявили, что они «никаких обязательств не дают», что «в гарантии, данные Советским Союзом, они не верят».

Некоторые утверждают: «Война предотвращена, а мир не выигран». Это не так, мир наступил. Никто не собирается уничтожать империализм, но и никто не позволил 5 диктовать свои условия Кубе, как ей жить и с кем дружить.

7 января мы подписали документ, а 9 января встретились с президентом Кеннеди. Мы изложили свою точку зрения на разного рода оговорки. Мы ожидаем, что президент выполнит свои обязательства, а если нет, то и мы… пойдем назад, а это опять конфронтация.

Далее В.В. Кузнецов рассказал о встрече с Фиделем Кастро: «Фидель сказал: Мы согласны со всем, но то, чего вы добились, можно было бы сделать другими методами».

«Вы понимаете, – закончил свою речь Кузнецов, – какую беду мы всеобщими усилиями предотвратили?»

Перед отъездом в часть я зашел в общевойсковой отдел, переговорил по вопросам отправки солдат домой. Виктор Васильевич объяснил, мол, график разработан, но выполнить не можем: не прибыл теплоход. А на сухогрузах отправлять людей нам бы не хотелось.

Он сказал, что, несмотря на встречу Кузнецова с руководством Кубы, пробежал какой-то холодок, реже, что ли, стали встречаться. Я поинтересовался:

– А кто сейчас начштаба группы?

– Почти все вопросы решает Степан Наумович Гречко. Ходят разговоры, что Исса Александрович скоро уедет: он плохо себя чувствует, диагноз не шуточный.

– А что с ним?

Ничего не сказал Виктор Васильевич. И так по его взгляду было все понятно.

…С тревогой ожидаешь встречи с человеком, которого ты боготворишь, который в неспокойном океане жизни светил тебе маяком. Сколько мне довелось встретить за свою жизнь людей, которым больше бы подошла профессия фальшивомонетчиков, возводящих неискренность на официальном уровне в добродетель. К сожалению, высокая должность избавляет многих от необходимости иметь еще и дарования. Исса Александрович Плиев жил так, как будто ему вовсе не придется умирать. Но главное его достоинство – он никогда не уверял других в том, во что сам не верил. Он часто любил повторять: «Военная присяга – это узы, а не узда». Делать других людей счастливыми – эту тяжелейшую и часто неблагодарную ношу Исса Александрович взваливал на себя ежедневно. Любил Плиев вспоминать в дружеской компании и о своих встречах с Михаилом Шолоховым, при этом старался нас просветить: «Что же вы, дурни, принимаете за чистую монету бред забугорных голосов, которые клевещут на Шолохова. Им-то можно иметь своих бабелей, а как у нас народится самородок – ату его! Ату! И травят русских писателей, и услужливо подсовывают им веревку с петлей: «Примерь-ка на себя, дружок. Твой фасончик – классика!» Только бы с глаз долой, чтобы прописать на русском Парнасе свое сучье отродье». И непременно добавлял: «Михаил Шолохов по жизни своей прошел, как сквозь строй, под ударами шпицрутенов. И всего-то его вина, что он русский! За то, что он в бурке скачет вольным казаком, а не клянчит у Стены Плача в шапчонке заморской барышни».

– Да неужели Солженицын ошибается? – вдруг однажды усомнился кто-то из офицеров.