Ну наверное, потому что он впервые разговаривает с тобой нормально?

Интересуется куда и что ты хочешь?

Посадил в свою машину и отправил громил домой, сказав, что они сегодня больше не понадобятся?

Впервые он не кричит, не угрожает, а просто предложил пообедать?

Ой, все…. Кажется мне плохо. Скорую мне! Доктора! Доктора!

— Открой бардачок, — сердце падает в пятки от его голоса.

“Чето рано ты обрадовалась по поводу приказов” — сучка внутри меня елейно улыбается. “Вот он твой тиран, никуда не делся”.

Мысленно показываю ей средний палец, на котором бы не мешало обновить маникюр. И посчитав до трех про себя всё-таки открываю бардачок.

— Там должен лежать черный конверт. — Чернов продолжает говорить, но при всем этом не сводит взгляд с дороги.

Вижу конверт, беру его в руку и почему-то именно в эту секунду волна тревоги накрывает меня с головой. Что в конверте? Билеты на поезд? На самолёт? Он решил от меня избавиться?

Может там ключи от квартиры? Сейчас он накормит меня в ресторане и скажет, что на этом наши пути расходятся? Может ему надоело со мной играться? Может он захотел все прекратить?

От одной мысли, что это может быть конец, меня начинает крыть. Рука, в которой я держу конверт, начинает подрагивать.

— Нашла, — произношу потухшим голосом. Беру себя в руки и все-таки поворачиваю голову в его сторону.

Машина как раз притормаживает на светофоре. Глеб поворачивает голову и смотрит на меня. Прямо мне в глаза.

А я успела уже надумать такого в своей голове, что накручиваю себя до состояния “это наша последняя встреча”.

И даже осознавание того, что от этой мысли сердце больно сжимается в груди, а глаза начинает пощипывать от непрошеных слез, я не могу из себя выдавить ни слова.

Просить его этого не делать? Я не стану. Не стану даже если он сейчас высадит меня прямо на этом светофоре и скажет, что это конец.

Не стану перед ним унижаться. Не стану показывать, насколько сильно он мне нужен. Дура? Возможно. Но переступить через себя я тоже не смогу.

— Это тебе, открывай.

Его глаза сужаются и теперь он меня изучает. Сканирует моё лицо, внимательно, дотошно, а после склонив голову на бок слегка улыбается.

Наверное, это первый раз, когда я вижу, чтобы он улыбался настолько спокойно. Без каких-то намеков или подколов. И от этой улыбки на моей коже появляются мурашки. Хочется броситься к нему. Поцеловать. Прикоснуться. Хочется намного больше…

Но, конечно, я этого не делаю, я все также продолжаю сидеть и смотреть.

Я боюсь. Я действительно боюсь того, что может находиться в этом конверте.

— Не думал, что ты такая трусиха, — это вызов. Который я принимаю.

— Тебе показалось, — беру себя в руки, улыбаюсь ему в ответ и открываю конверт…

***

Сердце бьется о ребра с такой силой, что сейчас просто вырвется на свободу. Хоть я и пытаюсь казаться спокойной… Мои руки предательски дрожат. Открываю конверт. Задерживаю дыхание.

Вижу там карточку. Черную. И еще что-то. Буклет?

Ну все. Это карта с деньгами. Сейчас он меня покормит и отправит в свободное плаванье.

Сглатываю ком в горле. Достаю карту. Верчу ее из стороны в сторону. Странная карта. На ней нет ни номера… ни ленты… Зато есть надпись…

“Школа танца” а после название школы. Я знаю эту фамилию. Знаю эту девушку. Точнее… проклятье! Все мысли спутались. Голова кругом.

— Как… как ты…?

Поворачиваюсь в сторону Чернова, встречаюсь с его любопытным взглядом, который изучат моё лицо. Внимательно. Жадно. Он смотрит так, как прежде не смотрел… С интересом. Ему действительно была интересна моя реакция. Или важна?

— Значит Мила была права, тебе это действительно нравится? — его брови слегка приподнимаются.

Нравится? Серьёзно? Я занималась танцами с самого детства. На занятия меня привела мама. Она ходила на каждое моё выступление. Радовалась всем моим успехам. При чем даже не самым лучшим.

И я занималась. Танцевала. Но потом… Потом мамы не стало.

Когда у меня было очередное выступление, я ждала отца. Мне было так важно, чтобы он пришел. Чтобы посмотрел. Чтобы после просто меня обнял и сказал, что я у него самая лучшая. Самая талантливая.

Но он не пришел. Не смог. Из-за проклятой работы у него не получилось. А я не смогла станцевать танец до конца. Забыла связку. Из-за слез на глазах упала и подвернула ногу. А когда отец пришел домой, и я спросила почему его не было… Он сказал, что вообще не видит смысла туда ходить. Что я занимаюсь ерундой. Что танцульки — это бесполезная трата времени.

И я больше туда не пошла. Не смогла пересилить себя. Не смогла проглотить обиду на отца…

А сейчас я держала абонемент в школу танца. Именно к той, кем я восхищалась не один год. Чернов сказал, что Мила ему помогла… Она знала. Знала, как я была помешана на танцах Завадской. Она участвовала в танцевальном шоу. Заняла первое место. У этой девушки был свой стиль. Такая хореография, что я смотрела на ее танцы с открытым ртом.

Ему сказала Мила… Но не просто же так? Он интересовался? Спрашивал? Зачем?

— Спасибо, — пытаюсь сдержать в себе те эмоции, которые нахлынули на меня за пару секунд. Глаза щиплет от предательских слез. И я, не сдержавшись опускаю взгляд вниз и прижимаю к себе абонемент.

Пускай это пустяк. Возможно, он даже не приложил особых усилий к этому подарку, но мне безумно приятно держать его в руках.

Мои глаза изучают меню. Скользят по позициям, все блюда в меню знакомые, и даже есть мои любимые. Вот только есть особо не хочется. Я настолько взволнована, что просто уверена, мне даже кусок в горло не полезет.

Голод притупляется нервозностью. Этот поход в ресторан не просто так. Я уверена.

И Чернов сегодня какой-то другой. Совершенно. Я бы не сказала, что мне это не нравится. Но это как минимум настораживает.

— Мне надоело сидеть взаперти, — посчитав до трех я закрываю меню и смотрю на Чернова. В отличие от меня он изучает блюда с большим интересом. Вот у кого все в порядке с аппетитом. — Я уверена, что мы можем прийти к какому-то компромиссу.

— Теперь ты сможешь ходить на танцы, — он даже не смотрит на меня. Кажется, обед его интересует намного больше, — считаю это хорошим компромиссом.

— По часу, три раза в неделю? — меня бесит его спокойствие. Бесит то, что он даже не может на меня посмотреть.

— До сегодняшнего дня у тебя не было и этого, — наконец он закрывает меню и смотрит в мои глаза, — ты не умеешь ценить то, что имеешь. Тебе всегда мало.