акт орального секса, и четыре обвинения в сексуальном насилии из-за того, что обвиняемые ласкали груди Мелиссы и заставляли ее им мастурбировать. Также присяжным был выдан список из пятнадцати менее тяжких обвинений. Я вспомнил, как Верн Селби склонился над столом и сложил руки в кулак. Он поручил присяжным обдумать два основных вопроса: применялось ли насилие по отношению к Мелиссе Маленькой Птичке; и была ли шайеннка умственно неполноценной; и, вдобавок, знали или должны ли были об этом знать Коди, Джордж, Джейкоб и Брайан?

Судья объяснил, что насилие – это не только грубая сила, но и более тонкие процессы; присяжным надо решить, вынудили ли Мелиссу спуститься в подвал, являлась ли она более уязвимой из-за своего психического состояния, пугали ли ее размеры и конфигурация подвала, а также количество мальчиков или то, что они могли ей сказать.

Верн не поднимал глаз, когда переходил к следующему вопросу; он просто продолжал смотреть на свой кулак и говорить, как аукционист на аукционе, где никто ничего не покупает. Он сказал, что официальный термин «умственно неполноценный» не означает, что кто-то глупый или отсталый. Это означает, что человек не понимает, что у него есть право отказаться от секса, или не знает как; и для вынесения приговора по этому обвинению присяжные должны решить, знали или должны ли были знать обвиняемые о состоянии Мелиссы Маленькой Птички.

У нас с Люцианом был долгий разговор после суда; он сказал, что мы должны делать то, что можем и как можем, и если все выходит не так, нужно просто забыть. Если продолжать бороться, можно нарваться на неприятности. Я не забыл. Так вот, почему я попал в страну неприятностей? Я здесь один, или Мелисса была со мной, пока мы вместе гребли на красной лодке через кольца брошенных лагерей на высоких равнинах? И кто еще был с нами под этими черно-синими небесами с винтовкой большого калибра?

– О чем думаешь, чемпион? – Я не ответил, а лишь продолжил смотреть в окно на проплывающий пейзаж. – Думаю, я назову это «выражение Маленькой Птички».

Я уставился на ветхую хромированную антенну, дрожащую со скоростью примерно семьдесят километров в час. Там висел Капитан Америка. Да, воистину, хоть я и шел по долине неприятностей… Мне предстояло вытянуть Терка из Паудера, и какая-то темная частичка моей души с нетерпением ждала этого момента. Я велел этой темной частичке заткнуться и забиться в угол, и она послушалась, но не совсем. Я никогда не мог полностью ее контролировать.

– Тогда у тебя немного выпучены глаза, а в уголках рта появляются две морщинки. – Генри снова повернулся к дороге. – Это очень мужественно. – Я продолжал смотреть в окно и попытался сузить глаза. – Я тоже хочу себе такое выражение…

Мне нужно было сменить тему.

– У тебя так и остались лошади?

Он выдохнул чуть сильнее, когда ответил.

– Да, они дядины. – Генри никогда не звал их своими, хоть и ухаживал за ними больше десяти лет. А все потому, что они аппалуза. К ним он относился так же, как я – к его пикапу: они просто его бесили. Генри считал, что шайенны всегда отправлялись в бой верхом на аппалузах потому, что за время пути на этих лошадях они злились так сильно, что готовы были убивать всех подряд.

– Надо как-нибудь покататься.

Он снова ко мне повернулся, и на этот раз немного выпучил глаза.

– Ты ненавидишь лошадей.

Это неправда, я просто их не любил. И не хотел на них кататься, я просто надеялся, что Генри удивится настолько, что сменит тему.

– Отцы-основатели считали, что езда верхом благотворно влияет на пищеварение.

– Чьи отцы-основатели?

– Мои. У твоих вообще не было лошадей, пока они не украли их у испанцев… Мы едем в Миссию?

– Да, – улыбнулся и закивал он.

Как и в большинстве домов в резервации, в школе «Миссия Сент-Лабре» была баскетбольная площадка на заднем дворе. Такое унылое место, по краям которого отваливались большие куски асфальта размером с футбольные мячи. Те немногие места, где краской обозначались зоны площадки, фолов и трехочковых, давно выцвели и слились с темно-серым. На стальном баскетбольном щите был нарисован боевой щит в тусклых и потрескавшихся красных, черных, желтых и белых тонах. Там был обруч без сетки, и, несмотря на холод, четверо молодых людей играли в футболках; на одной из них было написано «МОИ ГЕРОИ ВСЕГДА УБИВАЛИ КОВБОЕВ», а на другой – «МЫ ПРОТИВ БЕЛЫХ» шрифтом пятидесятых годов. Эти парни были типичными шайеннами – высокими и худощавыми, с легкой аурой небрежности, выдававшей их возраст. Я задался вопросом, почему они здесь, а не в школе, но решил, что у меня много дел и без всяких прогульщиков. Генри заглушил мотор и начал вылезать из машины.

– Сделай мне одолжение, останься тут.

Я встретился с ним взглядом, изображая волнение на лице.

– Даже учитывая то, что они не умеют давать пас открытому игроку?

Генри закрыл дверь, и я наблюдал, как он неспешно направился во двор. Слово «беззаботность» явно создали для Генри, и подростки не могли с этим конкурировать. Медведь изображал винтажного Джеймса Дина, из-за чего мальчики стали похожими на кучку играющих в баскетбол Пэтов Бунов. Мне стало интересно, знакомы ли они Генри. В резервации каким-то непонятным образом все были родственниками. Я задумался, скольким людям помог Медведь. Он неоднократно совершал при мне переводы на различные счета, сто долларов туда, сто долларов сюда. А еще я знал, что не все продукты, которые он покупал в городе, оказывались в баре. Из всех этих действий образовывалась витиеватая сеть знакомств, которая никак не била по самоуважению.

Генри остановился на краю тротуара и прислонился к отверстию в провисшей сетке забора, сунув большие пальцы в карманы джинсов. Ребята смотрели на него украдкой, позволяя Генри самому разбираться со своими проблемами. Было бы интересно посмотреть, как быстро его проблемы станут их. Все произошло очень быстро. После броска из дальнего угла мяч отскочил от обруча и покатился прямо к Генри. Он не двинулся с места, а просто остановил мяч одним ботинком.

Парни расступились, когда подошли, прямо как койоты, впервые увидевшие волка. Один из них, самый высокий, что-то сказал, и Генри кивнул, немного откинув голову назад и приглашая подойти поближе. Высокий начал наклоняться к мячу, но потом резко выпрямился. Видимо, Медведь что-то сказал. Никто не двигался, потом голова Генри немного склонилась, и подростки рассмеялись, все кроме высокого. Он тоже склонил голову и что-то ответил, готов поспорить, это было что-то грубое. Прошло