Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машина остановилась. Николай расправил плечи и решительно распахнул дверцу. Императрица приняла из рук сына букет, коротко вздохнула и вышла следом за государем.
По узким доскам, брошенным на снежную корку, царская семья приблизилась к часовне. Казаки уже вынули из фургона простой дубовый гроб. На крышке помещался православный крест, а напротив лица покойного — небольшое оконце, забранное толстым стеклом.
Аликс тяжело оперлась о руку мужа. Лицо ее побелело. На глазах появились слезы. Последние шаги до гроба дались особенно тяжело — государю показалось, что она вот-вот лишится чувств.
Сам Николай подставил плечо под скорбную ношу, и ее занесли в бревенчатый склеп, устроенный в левой крестовине будущего храма. Цесаревич шел сзади и держал прикрепленную к гробу черную шелковую ленту.
Государыня раздала всем присутствующим по цветку. Началась лития.
Стоя у изголовья, Николай вполуха слушал распевный бас отца Александра. Глаза его были прикованы к окошку в крышке гроба. За ним угадывалось знакомое, но ставшее удивительно чужим лицо бедного Григория. В голове государя вдруг зазвучал голос Старца. Его последние строки, последний совет и напутствие:
«Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я им заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде».
Ладонь помимо воли скользнула в карман шинели. Пальцы сами по себе распустили узелок и выудили из платка фигурку, намертво стиснув ее в кулаке.
Не в силах бороться с собой, государь только и смог, что схватить ртом пропитанный ладаном воздух и…
Не было комнаты с низким потолком. Не было уже вызывающих приступы паники желтых полосатых обоев. Николай оказался вдруг в царском поезде. Зелень отделки выдавала штабное купе императорского вагон-салона.
— Ваше величество, двигаться дальше совершенно невозможно! — услышал он.
Видение обрело четкость. Перед Николаем стоял взволнованный и растрепанный дворцовый комендант Воейков.
— Станции захвачены бунтовщиками!
— Мне срочно нужен телеграфный аппарат, — собственный голос показался императору чужим и трескучим. — Какая ближняя станция со связью, Владимир Николаевич?
Генерал-майор облизал губы:
— Псков, ваше величество! У нас там остались верные части генерала Рузского.
— А Гатчина? — Сердце нехорошо кольнуло. Николай автоматически тронул газыри на черкеске. — Луга?
— Заняты, ваше величество, — опустил глаза Воейков.
— Поворачивайте поезд, — глухо приказал Николай. Когда дворцовый комендант вышел, он прошептал: — Стыд и позор! Стыд и…
— Позор, — подхватил голос Распутина.
Император вздрогнул и вновь очутился в часовне.
— Господи помилуй, господи поми-и-луй! — заканчивал отходную молитву священник из лазарета Вырубовой. Отец Александр отслужил литию. Присутствующие осенили себя крестным знамением.
— Тебе нехорошо, Ники? — встревожилась супруга, видя стоящего столбом государя.
— Жар, — рассеянно ответил Николай. Потом тряхнул головой и громко объявил: — Откройте гроб! Я хочу попрощаться!
Вокруг разом засуетились. Отодвинули крышку. В аромат ладана едко ударил химический запах. Императрица коротко охнула, но все же нашла силы положить на грудь Распутина подписанную всеми икону.
Государь подошел к Другу последним.
Борода и волосы Григория были гладко расчесаны. На лицо даже нанесли грим, но он плохо скрывал трупное почернение, раны и синяки.
— Прощай, мой друг! — прошептал Николай.
До крови закусив щеку, он через силу вынул из кармана руку. Завернутый в платок Кот оказался под пропитанной бальзамом ладонью Распутина.
— Он больше мне не понадобится, — одними губами проговорил император. — Я смог его победить. Только сегодня. Смог. Прощай, друг мой. Спасибо и прощай.
Тихо горели свечи. Собравшиеся глядели на Николая, боясь пошевелиться. Со стороны казалось, будто государь молится.
Российская империя, Петроград, февраль 1917 года
Предчувствие бунта пропитывало город.
Ощущение близкой катастрофы стояло в морозном воздухе. С утра возле булочных и пекарен выстраивались длиннющие хвосты. Нервные люди твердили, что хлеба уже не хватает, а вскорости и вовсе наступит голод. Что со дня на день введут карточки, да и то выдавать будут по четверть булки в руки.
Умудренный житейским опытом, Соломон повесил на витрины лавки глухие ставни и перестал пользоваться парадным ходом.
Погромы не заставили себя долго ждать.
За день до отъезда императора в Ставку толпа с Петроградской стороны двинулась по улицам и с криками: «Хлеба! Хлеба!» блокировала бакалеи и мелочные лавки. Празднование Дня работницы и вовсе завершилось стычкой с казаками и полицией. Афишные тумбы и фонарные столбы забелели прокламациями и призывами к всеобщей забастовке, назначенной на двадцать четвертое февраля.
Не дожидаясь, пока в городе объявят военное положение, Соломон затребовал внеплановый сеанс связи с сэром Уинсли.
Последний раз он общался с Безумным Шляпником в конце декабря.
Сэр Уинсли был недоволен и оттого особенно резок. Шломо вкратце пересказал минувшие события. Сообщил, что обшарил каждый закоулок опустевшей распутинской квартиры. Но итог доклада был неутешителен — единственной фигуркой, которую удалось заполучить, оставалась Саламандра.
Правда, при упоминании о странной коробочке, похожей как две капли воды на футляр от Орла, сэр Уинсли оживился. Несколько раз уточнил — видел ли Шломо, что находилось внутри. Соломон мог поклясться чем угодно, коробочка была пуста. Но клятвы не убедили Шляпника. Он спросил, запомнил ли Соломон того подполковника, а потом замолчал.
Сэр Уинсли молчал так долго, что Шломо подумалось об оборванной связи. Наконец Шляпник подал голос:
— Найти этого полисмена быстро будет затруднительно, — сухо прошелестело в трубке. — Давайте расставим приоритеты. Вы меня слышите, Соломон?
Сказано было так зловеще, что Шломо глупо закивал вместо ответа.
— Судя по описанию распутинского футляра, я думаю, в нем хранились артефакты особого порядка.
— Что вы имеете в виду? — опешил Соломон. Уж он-то считал, что знал о магических фигурках достаточно.
— Это незаурядные предметы. Найденная вами Саламандра подтверждает мою гипотезу. Думаю, вторым в футляре хранился Кот.
— Да-да, — решил поддержать разговор Шломо. — Кот был в вашем списке.
— Теперь это очевидно, — буркнули в трубке. — В истории не раз случалось такое, что артефакты не оставляли владельца даже после смерти.