— Наверное, он дорог тебе? — спросил отец Панкратий, кивая на раненого. — Я вижу, что ты очень тревожишься о нем.

Марина ответила тоже по-славянски:

— Но как же не тревожиться о человеке, который сегодня дважды спас меня от генуэзских разбойников? Он рисковал жизнью из-за меня, и вот теперь… — Она закусила губу, чтобы не заплакать.

— Да, рисковал жизнью, и это свидетельствует о том, что ты ему не безразлична. Но откуда он тебя знает? Вы с ним раньше встречались?

— Да, но мельком, в аптеке Эрмирио и в церкви Святого Стефана.

— Этот генуэзец ходил в православный храм? — удивился священник.

— Донато не генуэзец, а римлянин. А в храме он разглядывал фреску с изображением Чаши. Мне кажется, он благородный человек, занятый духовными изысканиями.

— Очень странно… Так ты думаешь, что он вступился за тебя из благородства? — Священник помолчал, словно раздумывая. — Но ты должна мне все рассказать подробно. — Что произошло в доме Симоне, как вы с Донато оказались на дороге в Сугдею, кто еще был свидетелем этой драки?

Марина готова была рассказать все, как на исповеди, но вспомнила, что Донато, теряя сознание, успел попросить ее никому не выдавать тайну пещеры. Эта непонятная ей тайна невидимой нитью соединяла их с римлянином, и девушка не хотела ее разрывать. И потому в своем рассказе она не упомянула о том, что пещера, послужившая ей укрытием, была отмечена особым знаком, вызвавшим странный интерес у Донато.

Выслушав рассказ Марины о событиях в доме отшельника и на дороге, отец Панкратий озабоченно вздохнул:

— Плохо, что те двое игроков остались живы и могут добраться до Кафы, рассказать, что Донато убил Заноби Грассо.

— Но ведь он же убил его в честном поединке!

— Это неважно. Главное, что он первым обнажил оружие против генуэзца. А Заноби Грассо на хорошем счету у консула.

— Этот разбойник?!.

— Дитя мое, тебе еще многому в жизни предстоит удивляться. Да, разбойник, но консул и его чиновники ценили Заноби, который то хитростью, то силой прибирал к рукам землю в приграничных с Феодоро областях. Подозреваю, что нынешний консул еще имел какие-то выгоды от Заноби. Так что вряд ли Донато может рассчитывать на благосклонность кафинских властей. Наверное, ему опасно будет возвращаться в Кафу…

Марина, не желавшая даже допустить мысли, что Донато придется уехать, навсегда исчезнув из ее жизни, поспешно возразила:

— Это сейчас опасно, но ведь скоро в Кафе будет другой консул, у которого Донато может оказаться на хорошем счету.

— Откуда ты знаешь? Он тебе говорил? А не называл ли имя следующего консула?

— Да, называл. Кажется… Джино… нет, Джаноне… Джаноне дель Боско.

— Джаноне дель Боско… И у нас такие сведения, — чуть слышно пробормотал отец Панкратий.

Несколько мгновений длилось молчание, потом Марина решилась спросить у лекаря:

— А почему раненый не приходит в себя? Ведь не может это быть из-за лихорадки или потери крови? Неужели все-таки яд?..

— Негоже девицам проявлять такое любопытство в вопросах, которыми ведают только ученые медики, — поджав губы, ответил Тимон. — Но скажу тебе одно: он мог лишиться чувств не только из-за раны, но также из-за душевных потрясений. Иногда Бог дает человеку забвение, чтобы тот не так остро ощущал телесную и душевную боль.

Марина вздохнула и больше ни о чем не спрашивала монахов, а только беззвучно молилась, уповая на чудо и волю Всевышнего.

Отец Панкратий, внимательно посмотрев на девушку и словно прочитав ее мысли, заметил:

— Искренние молитвы всегда дойдут до Бога. Но, пока Донато будет лежать в доме Эраста, понадобятся не только молитвы, но и лечение, уход. Ты ведь не откажешься помочь лекарям ухаживать за раненым?

— Конечно. Вот только… — Марина на мгновение задумалась. — Только если я буду какое-то время жить в Сугдее, моя мама и другие домашние будут тревожиться, искать меня. Надо же им сообщить, где я.

— Не беспокойся, им сообщат.

— Кто? Вы, отец Панкратий?

— Нет, сам я в ближайшее время не поеду в Кафу, мой путь лежит во владения князей Феодоро. Но я направлю в Кафу послушника Иакова, который все расскажет Таисии.

— Спасибо вам, отче, что заботитесь обо мне и о Донато.

— Долг пастыря — заботиться о тех, кто попал в беду, — изрек священник торжественно, как на проповеди. — Надеюсь, что и ты, Марина, не забудешь о своем долге православной христианки, когда придет час.

Девушка тут же вспомнила обещание, данное Рузанне, и ответила с простодушной искренностью:

— Я во всем буду следовать вашим советам и наставлениям, отче!

— Верю, верю, — пробормотал отец Панкратий, и на его всегда строгом лице появилось подобие улыбки. — Я буду молиться за твоего спасителя Донато. Может, уже совсем скоро его здоровье пойдет на поправку. Ведь сразу видно, что он крепкий мужчина, бывалый воин.

Марина с благодарностью взглянула на священника и еще раз мысленно пообещала Рузанне во всем его слушаться.

Три дня раненый метался в лихорадочном бреду, потом жар пошел на убыль, наступило облегчение, и утром, когда первые лучи солнца заглянули в окно, Донато открыл глаза и посмотрел на мир уже не затуманенным, а осмысленным взглядом.

В этот момент возле его постели находился послушник Никанор — помощник Тимона, и он поспешил известить лекаря, что больной очнулся. Крики Никанора услышала также и Марина, которой в доме Эраста отвели комнату рядом с той, где лежал Донато.

Девушка накинула на плечи шаль и пошла вслед за лекарями. Она услышала, как Донато спросил у склонившегося над ним Тимона:

— Где я? Что со мной?

— Ты в доме благочестивых христиан, и мы лечим твои раны, — сдержанно пояснил строгий лекарь.

И тут Донато увидел застывшую на пороге Марину. В его глазах появился живой блеск, а в голосе прозвучало радостное удивление:

— Марина! И ты здесь?

— А где же мне быть, разве я могла оставить своего спасителя? — Она сделала несколько шагов к его постели. — Мы с вами в Сугдее, в доме греческого купца Эраста. На наше счастье, мимо того места, где вы дрались с Заноби, проезжали добрые люди, среди них был священник из Кафы отец Панкратий, который хорошо знает нашу семью. А во главе отряда был тот самый феодорит Василий, с которым враждовал Заноби.

Тимон велел послушнику позвать Василия и отца Панкратия, но их в доме не оказалось, они с утра пошли в церковь.

Вообще после прибытия в Сугдею, в дом Эраста, Марина почти не виделась с отцом Панкратием, постоянно занятым какими-то делами. Других же обитателей дома она не знала и, замечая, что они неохотно отвечают на ее вопросы, перестала с ними заговаривать. Делами в доме заправляла жена Эраста — весьма надменная и капризная дама, которой явно не пришлось по вкусу присутствие нежданных и весьма необычных гостей. Однако перечить Василию, князю и главе родового клана, никто в этом доме не смел. Зато, как заметила Марина, на князя большое влияние имел отец Панкратий; раньше она считала его просто кафинским священником, теперь же поняла, что у этого человека есть какая-то тайная власть, что к его голосу прислушиваются люди, наделенные титулами, землями и богатствами.