Фогель пожал плечами:

— Нужен какой-нибудь внешний раздражитель. Я думаю, что-то живое, на что этот биологический нарост может переключить свое внимание.

— Что может послужить таким раздражителем? — живо отреагировал комендант.

— Любой другой организм, — ответил Фогель.

— Живой?.. — Штольц как-то по-особенному посмотрел на своих солдат, отчего лица их стали белыми как мел.

— Не обязательно, — ответил доктор.

— Мертвые — смеются, живые — дрожат? — пренебрежительно сказал комендант, видя плохо скрытую трусость среди подчиненных. Досадливо хмыкнул и рявкнул: — Слабаки! Я и не собирался надевать на ваши головы эту мерзость! — и приказал: — Тащите сюда унтер-штурмфюрера, быть может, его мозги больше приглянутся этому долбаному парику, чем ваши нордические задницы, которые вы носите на плечах вместо головы.

Фогель знал, что Штольц мог запросто оскорбить человека, не испытывая при этом никакого неудобства, но такому оголтелому цинизму мог бы позавидовать и сам дьявол. Это напомнило Эриху старую шутку, когда к гробовщику приходит его пока еще живая клиентка, чтобы впрок заказать себе гроб, а он просит ее прилечь в один из деревянных ящиков для примерки и оценки качества предлагаемого изделия, но, видя, что пожилая женщина боится, гробовщик говорит: «Не бойтесь, фрау! Вас будут носить на руках!»

Эсэсовцы не обратили внимания на насмешку и обидные слова начальника и бросились ретиво исполнять приказание, от всей души радуясь, что жестокий жребий стать приманкой для кошмарной маски выпал не им. Спустя минуту труп несчастного Венкеля лежал рядом с вагонеткой.

— Прошу вас, не надо этого делать, — попросил Фогель. — Этот офицер погиб, храбро сражаясь, я обязан ему жизнью. Неужели вы собираетесь с ним это сделать?

— А что? — искренне удивился комендант. — Разве это неподходящий материал?

— Это человек! — возмутился Фогель.

— Мертвый, — напомнил Штольц. — Да, господин доктор, мертвый! И я использую его вместо наживки для этой пиявки!

— Но… это же ваш офицер… — Фогель растерянно озирался по сторонам, будто ища поддержки у кого-то несуществующего, незримого.

— Тогда сами подставьте свою голову под объятья этой мерзости, — предложил Штольц, — если вас так волнует судьба этого трупа. Милости прошу! Я возражать не стану!

Фогель промолчал. Он ненавидел коменданта все больше и больше. Безумно хотелось плюнуть Штольцу в лицо и назвать негодяем, свиньей, но это могло печально закончиться для Эриха. И он это прекрасно понимал.

— Вы просили труп? — продолжал Штольц. — Получите и распишитесь! Я выполнил ваш заказ. Теперь очередь за вами. Что моим солдатам делать дальше? — Он театрально вскинул брови и с этой дурашливой гримасой замер.

— Пусть поднесут тело офицера поближе, голова к голове… и будут начеку. — В голосе Эриха чувствовалось полное отвращение к себе, к своим словам, ко всему окружающему, к этой чертовой игре в кошки-мышки, которую решил устроить Штольц. Он, словно загипнотизированный, смотрел на мертвое лицо Венкеля и думал о коменданте: «Боже, неужели этот человек не понимает ничего? Он бесстрашен и глуп, как ребенок, который не знает, что такое молоток, пока, забивая гвоздь, не ударит им себе по пальцу. Зачем сдался ему этот жуткий эксперимент? Зачем? Неужели и так не видно, что профессор Майер мертв, а если и двигается, то это делает за него биологический нарост! Это ведь очевидно! Неужели мама в детстве не говорила ему, что есть вещи, к которым нельзя прикасаться, которые могут принести несчастье, потому что они не принадлежат тебе? Что он хочет услышать от мертвеца, в котором не осталось почти ничего человеческого, что?..»

Штольц удовлетворенно кивнул и приказал солдатам:

— Выполнять!

Эсэсовцы приподняли тело офицера и поднесли к дергающемуся и брыкающемуся профессору.

Странно, но бычья ярость тут же оставила Майера. Жуткие вопли, больше похожие на рык разъяренного зверя, умолкли. Он замер, как будто к чему-то прислушиваясь, и присел. Изо рта на пол продолжала капать омерзительная слюна, почерневший язык вывалился наружу. Пульсирующая масса на голове профессора сжалась и мелко задрожала. От этого зрелища у Фогеля засосало под ложечкой, к горлу вновь подступила тошнота.

— Ткните эту мерзость ножом! — рявкнул комендант на солдат. — Чего ждете?!

Эсэсовцы переглянулись. Желающих совершить подобное оказалось мало, но и ослушаться приказа штандартенфюрера солдаты не решились. Один из солдат осторожно приблизился к Майеру, отсоединил от карабина штык-нож и слегка вонзил в бурую мякоть. Из раны брызнула жидкость, окрасив кончик лезвия зеленым люминесцентным сиянием.

— Бей сильнее! — голос коменданта был тверд, как скала. — Сними это с его головы! Если понадобиться, то оскальпируй его, черт побери!

Солдат снова занес руку для удара, но в этот момент биомасса начала собираться в какой-то мерзкий бутон, стягиваясь к макушке. Эсэсовец поспешно отпрянул назад.

— Ах, черт! — воскликнул вмиг охрипшим голосом солдат. И поглядел на Штольца широко раскрытыми, словно под действием гипноза, глазами. — Она двигается! Эта сволочь двигается! Что мне делать, господин штандартенфюрер?

Вопрос повис в воздухе.

Все замерли.

Лицо профессора медленно открывалось, и в нем не было ни кровинки. Оно стало похоже на гипсовый слепок с лица покойника, на котором остались жить лишь одни глаза. Глаза в красных прожилках, переполненные болью и страданием. Черепная коробка была сломана, височная кость прорвала кожу и торчала слева. Из самой головы обильно текла кровь и желтая, напоминающая гной, жидкость. Эрих рассмотрел серовато-белый мозг, пульсирующий сквозь пролом в черепе.

— Господи, да у него дыра в голове, — произнес солдат, державший штык-нож. Его рука заметно дрожала.

Майер вздрогнул, его глаза мигнули, и стали слепо водить вокруг, словно что-то ища.

Они встретились взглядами: профессор и доктор Фогель. Эрих почувствовал странное, смешанное с ужасом облегчение. Он знал, что даже при поврежденном мозге человек может жить — это вселяло слабую надежду.

Губы Майера скривились в какой-то мертвой усмешке и едва заметно шевельнулись.

— Это вы… Эрих… — то ли прошептал, то ли простонал профессор. Глаза на миг приобрели живой блеск, наделенный какой-то потусторонней силой. Из пролома в голове выплеснулась очередная порция мозговой жидкости.

Люди поморщились.

— Что вы сказали? — спросил Фогель и склонился над профессором. — Вы узнаете меня?

Молчание.

— Вы меня слышите? — снова спросил доктор.

Фогель уставился на профессора, не веря самому себе.

«Что это было — слуховая галлюцинация? Майер не мог этого сказать! Не мог! Чудес не бывает! Человек с такой травмой головного мозга не способен на подобное!» — подумал он. По телу снова прошла зябкая дрожь. — Да, он произнес несколько звуков, но это могла быть лишь злая шутка моего подсознания, соединившая их в нечто связное в соответствии с моими мыслями и желаниями. Такое бывает. Особенно после контузии».