Застигнутые врасплох, ведь большевики не ожидали столь скорого обличения их злодеяния, они создали «официальную версию» убийства, которая, с одной стороны, уже не должна была резко отличаться от результатов белогвардейского расследования, обнародованных Вильтоном (так в записке Юровского появились прямые пояснения к фактам, приведенным английским журналистом), с другой стороны, эта версия аккуратно бы направляла детали преступления в русло, выгодное цареубийцам во власти.

Записка Юровского воспроизводит хронологию убийства, при этом события пересказаны другим лицом — историком Покровским (Литературная газета. — 1997, № 3), о самом Юровском в тексте документа вообще говорится в третьем лице — «комендант». Рукой Покровского, по свидетельству директора ГАРФ С. В. Мироненко (Русская мысль. — 1997, № 4169), приписаны в машинописном тексте записки и координаты места захоронения. Покровский вроде бы излагает в записке факты со слов Юровского, но стилистика речи Юровского в этом документе не выявляется, перед нами стиль профессионального историка — краткое, емкое и бесстрастное изложение канвы событий. Надо сказать, что сам Юровский имел низшее образование и по-русски говорил и особенно писал неумело. Примером стиля его речи является письмо, датированное 1918 годом, к екатеринбургскому знакомому Юровского Архипову с просьбой позаботиться о матери при захвате Екатеринбурга белыми: «Я обращаюсь к вам еще и по тому что вы строгий в своих принцыпах даже при условиях гражданской войны и при условии когда вы будете у власти. Я имею все основания полагать что вы с вашими принцыпами останетесь в одиночестве но всеж вы съумеете оказать влияние на то чтоб моя мать которая совершенно не разделяла своих взглядов виновная следовательно только в том что родила меня а также в том что любила меня» (Росс Н. Гибель Царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи (август 1918 — февраль 1920). — Франкфурт-на-Майне, 1987). Этот отрывок из письма коменданта-цареубийцы цитируется по копии следственного дела, бывшей в распоряжении М. К. Дитерихса, и малосвязная речь коменданта с пропуском глаголов резко контрастирует с литературным текстом «записки».

Итак, «записка» Юровского представляет собой официальную версию большевиков, где намеренно смешаны ложь и правда. Вот пример вынужденной правды, вызванной вильтоновским опубликованием документов следствия: «… трупы опустили в шахту, при этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставленная челюсть Боткина) было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части — этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми оторванного пальца и т. п.» (Партархив Свердловской области, ф.221, оп.2, д.497, л.7-13. Цит. по книге: Платонов О. А. Терновый венец России. История цареубийства. — М., 2001). А далее следуют показания о захоронении тел, мягко опровергающие Вильтона, дескать, да, сжигали, но не всех и не преднамеренно, а вынужденно, по воле обстоятельств, и только «Алексея и Александру Федоровну, по ошибке вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину». Для остальных «выкопали братскую могилу… Этого места погребения белые не нашли» (там же).

На основе записки Юровского официальная большевистская версия цареубийства получает «закрепление» в печати. В сборнике «Рабочая революция на Урале» в 1921 году появляются «воспоминания» П. М. Быкова, который именуется «первым председателем исполкома Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов». «Последние дни последнего царя» — таково название «мемуаров» этого человека, лично в цареубийстве не участвовавшего, оно имеет прямую перекличку с названием книги Вильтона «Последние дни Романовых», последующие издания этих воспоминаний повторяют в точности название книги английского журналиста. Воспоминания Быкова представляют собой «сводку бесед с отдельными товарищами, принимавшими то или иное участие в событиях, связанных с семьей бывшего царя, а также принимавшими участие в ее расстреле и уничтожении трупов» (Быков П.М. Последние дни последнего царя // Быков П. М„Нечепуркин А. Г. Рабочая революция на Урале. Эпизоды и факты. — Екатеринбург, 1921). Конечно, сам Быков к составлению этих мемуаров не при-частен, беседы проводил (о чем свидетельствует записка Юровского) и текст писал все тот же большевистский летописец Покровский, это его рука на основе официальной версии создает миф для «общего пользования». Здесь окончательно затерт истинный след цареубийства, и вина за расстрел возложена на левых эсеров, назван непосредственный убийца — русский Петр Ермаков с четырьмя подручными, но вслед за расследованием Соколова подтверждается расстрел всей Семьи и полное сожжение тел. Текст небогат подробностями и создан в присущей Покровскому профессиональной стилистической манере краткого и емкого повествования.

В 1922 году появляется вторая, пространная редакция «записок Юровского». Это тоже машинописный текст, подписанный самим Юровским и имеющий сделанную им собственноручно правку. Документ, уточненный и выверенный цареубийцей, в частности уточнено расстояние до места так называемого «захоронения царских останков», появился на свет в связи с публикацией в том же 1922 году во Владивостоке книги М. К. Дитерихса «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых» (Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. — Владивосток, 1922). Материалы следствия, приведенные в книге Дитерихса, вновь указывают на ритуальное преступление, что заставляет цареубийц усиленно продвигать свою «версию», они настаивают на своем «списке» организаторов и исполнителей преступления, убеждают, что тела были именно захоронены, а не сожжены. Юровского при этом пытаются представить в так называемой «записке» главным режиссером захоронения. От его имени в этом фальсифицированном документе пишут, что сразу после расстрела и погрузки тел в машину он поехал к Ганиной Яме. Но из следствия Соколова известно, что Юровский появился в районе Ганиной Ямы только в конце дня 17 июля, а тела были отвезены туда, как известно, ранним утром. Так что описание комендантом Ипатьевского дома всего дня 17 июля, проведенного рядом с телами, не достоверно. От имени Юровского, как очевидца и участника захоронения, описывается сокрытие тел в яме под шпалами на дороге в ночь с 18 на 19 июля. Но анализ документов следствия и свидетельство генерала Дитерихса говорят о том, что Юровский в описываемом им захоронении участвовать не мог. Абсурдно выглядят приписываемые коменданту показания о времени сжигания тел: машина застряла на дороге в половине шестого утра, здесь сожгли два трупа и кости похоронили в отдельной яме, в то время как, по данным следственных материалов Соколова, в 5–6 часов утра грузовик был уже в Екатеринбурге.

Историки С. А. Беляев, Ю. А. Буранов, О. А. Платонов, журналист А. П. Мурзин полагают, что версия Юровского о захоронении «на дороге под мосточками» была злонамеренной дезинформацией чекистов, стремившихся оспорить выводы следствия, изложенные в книгах Р. Вильтона и М. К. Дитерихса о ритуальном характере цареубийства, об отчле-нении головы Государя, и действительно чекисты создали «захоронение останков» самого тривиального бандитского расстрела где-то между 1918 и 1919 годами.

Две книги, вышедшие одна за другой, — Вильтона и Дитерихса, — активно участвовавших в расследовании убийства Царской Семьи и владевших копиями следственного дела, не могли не вызывать тревоги цареубийц, они ждали главного «залпа» — самого важного обличающего их свидетельства — публикации книги следователя Н. А. Соколова, держателя основных материалов следствия, не оставлявшего своего расследования и за границей, где он продолжал снимать показания, допрашивать очевидцев, собирать материалы.