Холмс и здесь проявил сочувствие, но в действительности ничего не предпринял. Долги сопутствуют любому развивающемуся и растущему делу. Он предполагал, что Неду хотя бы это известно о бизнесе. Во всяком случае, к этому Неду следовало быть готовым. Продажа ему аптеки, напомнил Холмс, было делом решенным и документально оформленным.

* * *

Последние неприятные события невольно вновь вернули в голову Неда мрачные мысли о том, что все-таки происходит между Холмсом и Джулией. Он стал подозревать, что его приятели были совершенно правы, говоря, что между Холмсом и Джулией любовная связь. Этим, возможно, и объяснялась произошедшая с Джулией перемена, и именно эти отношения могли также послужить причиной продажи Холмсом аптеки. Это была непонятная торговля: магазин в обмен на Джулию.

Нед все еще не говорил с Джулией о своих подозрениях. Он просто предупредил ее, что если ее поведение по отношению к нему не изменится, если она по-прежнему будет оставаться враждебной и холодной, то им придется расстаться.

«Расставание – это не такая скорая процедура, чтобы я согласилась ее пройти», – злобно выпалила она.

Еще некоторое время они вынуждены были жить вместе. Скандалы между ними происходили практически беспрерывно. Наконец Нед закричал, что с него хватит, что их браку пришел конец. Он ушел ночевать на первый этаж, в парикмахерскую, расположенную как раз под их квартирой. Он слышал ее шаги у себя над головой, когда она ходила туда-сюда.

На следующее утро он уведомил Холмса, что покидает его дом и больше не собирается представлять его интересы в магазине. Когда Холмс настоятельно попросил его передумать, Нед просто рассмеялся. Он съехал от Холмса и почти сразу нашел работу в ювелирном магазине «Х. Парди энд компани» в центре Чикаго. Перл осталась с Джулией и Холмсом.

Нед предпринял еще одну попытку вернуть жену. «После того как я ушел из дома, где мы жили, я сказал ей, что, если она вернется ко мне и прекратит устраивать скандалы, мы снова сможем жить вместе, но она отказалась».

Нед поклялся, что настанет день, когда он вернется, чтобы забрать Перл. Вскоре он переехал из Чикаго в Гилман, штат Иллинойс, где встретил молодую женщину, за которой начал серьезно ухаживать, и это заставило его еще раз побывать в доме Холмса – на сей раз ради свидетельства о разводе. Свидетельство о разводе он получил, но в установлении опеки над Перл ему было отказано.

После ухода Неда и официального развода интерес Холмса к Джулии начал остывать. Он часто обещал жениться на ней, как только ее брак будет официально расторгнут, но когда это свершилось, перспективы совместной жизни с Джулией показались ему неинтересными. Особенно его отталкивала угрюмость Перл, выглядевшая как обвинение.

По ночам, когда закрывались все магазины, расположенные на первом этаже, он иногда спускался в подвал; тщательно, стараясь при этом не шуметь, закрывал за собой дверь, затем зажигал пламя в своей печи и наслаждался необычным жаром, бушующим внутри.

Теперь Бернэм редко виделся со своей семьей. Всю весну 1891 года он постоянно жил во временной постройке в Джексон-парке; Маргарет оставалась в Эванстоне с несколькими слугами, помогавшими ей ухаживать за пятью детьми. Мужа и жену разделяла недолгая поездка на поезде, но постоянные хлопоты и заботы, связанные со строительством выставки, делали это расстояние не менее трудным для преодоления, чем Панамский перешеек. Бернэм мог посылать телеграммы, но они получались сухими и по-казенному краткими – в них практически отсутствовало то, что касалось их личных и семейных дел. Поэтому Бернэм писал письма, и писал их часто. «Только не думай, что теперешняя спешка надолго останется в моей жизни, – писал он в одном из писем. – После Всемирной выставки я остановлюсь. И я уже настроил на это ум и сознание». Выставка надвинулась на него «подобно урагану, – говорил он. – Больше всего мне хочется устоять под напором этого шквала».

Каждый день на рассвете он выходил из своего жилища и осматривал грунты. Шесть паровых землечерпалок, похожих по размерам на плавучие коровники, вгрызались в береговую линию, а тем временем пять тысяч мужчин с лопатами и тачками и грейдеры на конной тяге медленно соскабливали неровности ландшафта; были и мужчины в котелках и костюмах (и было их немало), прохаживавшиеся по участку с таким видом, будто им случилось проходить мимо, но какой-то непреодолимый импульс заставил их подключиться к работе. Несмотря на то что в работе было занято так много людей, на участке непонятно почему не было ни сводящего с ума шума, ни бестолковой суеты. Парк был слишком велик, люди работали в разных местах, поэтому для того, чтобы почувствовать, что здесь все идет по единому плану, необходимо было сосредоточиться. Надежными признаками того, что работы идут полным ходом, были черные клубы дыма, выпускаемые землечерпалками, и вездесущий запах паленых листьев от громадных куч срубленных кустарников и деревьев, подожженных рабочими. Яркие белые столбики, расставленные по периметру намеченных к постройке зданий, придавали участку сходство с захоронениями времен Гражданской войны. И все-таки Бернэм находил красоту даже среди этого всеобщего разорения – «Среди деревьев Лесистого острова длинные белые палатки строительных подрядчиков, освещенные солнцем, представляют собой как бы мягко звучащую белую ноту на серовато-коричневом фоне ландшафта, а чисто голубая линия пересечения озерной глади с горизонтом словно создает контраст с грубым и скучным передним планом», – но при этом он часто испытывал чувство неудовлетворенности из-за невозможности каким-либо образом повлиять на ситуацию.

Работы продвигались медленно, в особенности из-за постоянного ухудшения отношений между двумя главными руководящими структурами выставки: Национальной комиссией и Выставочной компанией. А также из-за того, что архитекторы не соблюдали ранее согласованные планы и постоянно задерживали доставку своих чертежей в Чикаго. Все чертежи поступали с большим опозданием. Волнение вызывал и тот факт, что все еще не был найден достойный ответ Эйфелю. Более того, строительство выставочных павильонов вошло в ту раннюю опасную фазу, свойственную всем крупномасштабным строительным проектам, когда внезапно начинают возникать неожиданные и ранее не предусмотренные препятствия.

Бернэм обладал опытом работы на чикагских грунтах, печально известных своей непрочностью, но грунты Джексон-парка поразили даже его.

Поначалу величина несущей способности грунтов была, по определению одного из инженеров, «практически неизвестной». В марте 1891 года Бернэм приказал провести испытания, чтобы определить, как хорошо грунт выдержит те огромные дворцы, которые пока еще были в виде чертежей, закрепленных на чертежных столах архитекторов. Особое беспокойство вызывал тот факт, что здания будут располагаться вблизи только что прорытых каналов и лагун. Любому инженеру известно, что грунт, оказавшись под давлением, начинает сползать, стремясь заполнить расположенные рядом пустоты. Инженеры, занятые на строительстве выставки, провели первое испытание на расстоянии двенадцати футов от только что вырытой лагуны, в той точке, где должен будет располагаться северо-восточный угол павильона «Электричество». Они положили на это место платформу площадью четыре квадратных фута и нагрузили ее железом, создав давление на грунт, равное 2750 фунтам на квадратный фут, общей массой двадцать две тонны. Платформа с грузом оставалась на месте четырнадцать дней, после чего произведенные измерения выявили, что ее осадка составила всего одну четвертую часть дюйма. Затем в четырех футах от платформы была вырыта канава. Произведенные через два дня замеры показали, что осадка платформы увеличилась еще на одну восьмую дюйма и на этом процесс осадки закончился. Это была хорошая новость: значит, Бернэм сможет применить плавающее основание, которое использовал Рут для закладки фундаментов, не опасаясь их катастрофической осадки.