самое верное подспорье. Дело это, само собой, тайное, и даже имена этих людей известны немногим. Главное, что они есть. Есть в Персии, есть в Трапезунде. В случае нужды письмо из Каира может быть доставлено туда всего за неделю. Если хорошо заплатишь. А от Трапезунда искусный лодочник за несколько дней доберется до Матреги.

Выходит, весть обо мне достигла Таны, когда я еще плыл в Константинополь. Там было сказано, что прибудут трое, среди которых один чернокожий. Предусмотрительный Симба многих запутал своим платком на лице. Да и Баркук очень кстати появился, поменяв счет.

Таиться теперь не было никакого смысла:

– Здесь я всем чужой. Не знаю ни людей, ни обычаев. Мне не у кого попросить совета и помощи. Дед велел только подать прошение властям и больше ничего не предпринимать. Даже запретил совать куда-либо нос. Но мне уже говорят, что придется ехать куда-то в Мохшу.

– Твой дед умный человек, ибо учит тебя осторожности. Можешь положиться на меня. Если мои слова и седины не внушают тебе доверия, то корысть не может обманывать. Кому, как не мне, выгодно, чтобы ты вернулся к своему деду живым и здоровым? Только это отведет от меня подозрение в мошенничестве.

Он весело рассмеялся. Его слова показались мне очень здравыми.

Тем временем Симба принес письмо от менялы из Каира и копии, сделанные по приказанию деда. Больше всего старику понравился рисунок дедовой подписи:

– Я бы поручился, что это написано моей собственной рукой, – восхитился он, – даже сомнения не возникло бы. Такой искусный резчик – большая редкость. В наших краях за всю свою жизнь я встречал лишь одного, кто мог бы поспорить с ним в искусстве. – После чего решительно заявил: – Зови меня дядюшка Касриэль. Прежде чем я расскажу тебе начало всей этой истории, удовлетвори мое любопытство. За что схватили твоего товарища? Я знаю, это вызвало большой переполох, но даже не могу выдумать причину, по которой наиб решил задержать человека, имеющего церковную охранную грамоту.

У меня не было иного выбора, кроме как полностью довериться этому человеку. В конце концов, мой дед дал письмо с просьбой о помощи именно к нему. Значит, мысль о корысти пришла не только в голову старого еврея. Утаивать я ничего не стал и подробно описал все свое путешествие. Как дед опасался почему-то генуэзцев, как я встретил на Кипре Савву, а потом познакомился с Киприаном, который помог получить патриаршую грамоту. Подробно описал посещение бани и беседу с помощником эмира. Дядюшка Касриэль остался доволен. Похоже, он оценил мою искренность.

– Хан Джанибек, да продлится его царствование, очень мудро поступил, когда поставил сюда эмиром Хаджи-Черкеса. В этом городишке, где всегда всем заправляли торговцы, нужен именно такой правитель. Суровый и больше всего ценящий справедливость. У него нет родни ни в одном из правящих родов, он опирается исключительно на своих земляков с гор. Ты сам видишь, как они ревностно относятся к службе, – кивнул он во двор, где два черкеса у ворот лениво грызли орехи. – Будь уверен, в обиду тебя не дадут.

– А Мисаил?

– Думаю, с ним действительно произошло недоразумение. Его приняли за венецианского лазутчика. Просто всех взбудоражил его перстень. Наверное, он действительно очень ценный?

– Когда-то королевский сын подарил его своей невесте, которая была наследницей императорской короны.

– Тогда понятно, почему Алибек так переполошился. Такая драгоценность могла предназначаться только одному человеку. Самой Тайдуле. Слышал, кто такая Тайдула?

Я осторожно кивнул.

– Мудрено не слышать. Вот все и решили, что тайный посланец пробирается к ней. Потому и гнал коней Алибек полночи, хотя он уже староват для таких скачек. Только теперь у него руки коротки. Даже не потому, что Хаджи-Черкес ему не по зубам. Ему, по-хорошему, нужно наиба благодарить и отдариваться. Представляю, что с ним будет, когда узнает, во что чуть не ввязался. Дядя твоего Мисаила – сам великий эмир Кутлу-Буга. Наместник Крыма и хозяин всего этого края от Литвы и Венгрии до самого Итиля. Думаю, именно ему заслал наиб почтового голубка.

XIX. Все дальше на север

Мне так и не довелось увидеть воочию Хаджи-Черкеса. Судьбе было угодно, чтобы наши пути не пересеклись, скользнув совсем близко друг от друга по соседним улицам невеликой Таны. Однако образ этого человека запечатлелся в моей памяти на всю жизнь. Он запомнился мне своей решительностью, распорядительностью и умением резать запутанные узлы.

Сколько царств рухнуло и судеб омрачилось из-за того, что в тяжелый час не нашлось такого человека!

Хаджи-Черкес въехал в город уже после начала ночной стражи. С большим отрядом всадников, освещавших путь факелами. Топот копыт без единого человеческого возгласа был далеко слышен в засыпающей степи, отозвавшись глухой дрожью на притихших улицах. Его услышал даже я, лежа в запертой комнате без окон. А едва взошло солнце, как в нашем дворе появился посланец эмира с подорожной грамотой для патриаршего посольства. Не ожидавшему столь раннего гостя заспанному греку объявили, что Хаджи-Черкес не только желает счастливого пути, но и предоставляет корабль до города Бельджамена с необходимыми припасами, который уже ждет у пристани.

– Похоже, нас спешно выпроваживают, – только и смог пробурчать посланник, приказав принести рукомойник, – мы ведь даже еще не посетили его и не предъявили свои грамоты.

Покосившись на меня с подозрением, он добавил:

– Никогда такого не бывало. Обычно приходится ждать пару дней. А чтобы корабль дали, да еще с припасами… В любом случае нужно поспешать. Эмир хочет, чтобы мы побыстрее убрались – пожалование нужно отрабатывать.

Не успел я опечалиться, что придется распрощаться со своими попутчиками-ромеями, как в воротах появился Мисаил. Верхом, в сопровождении полудюжины всадников. Оказалось, ночь он провел в доме эмира в качестве почетного гостя. Поверх кафтана на нем был надет шелковый татарский халат.

– Эмир подарил, – пояснил Мисаил, поймав мой недоуменный взгляд, – а тебе выдал проезжую грамоту до города Мохши, куда в прошлом году уехал Омар. Я сказал, что поеду с тобой, чем его здорово порадовал. Оказывается, родственник мой сейчас где-то очень далеко. В степи у венгерской границы. Раньше чем через месяц здесь не появится. И, по правде говоря, еще неведомо, захочет ли он со мной встречаться. Такой большой вельможа, что шапка валится, если сблизи смотреть. Мне же от щедрот Хаджи-Черкеса даны дорожные припасы для себя и спутников да почетный караул во главе аж с сотником. Вижу, ромеи уже собираются?

Собираться нам было легко. Немногие вещи, что мы вчера вынули из дорожных мешков и сумок, во мгновение ока поместили обратно, а за носильщиками так вовсе дело не стало: нас вызвались